Повести о дружбе и любви. Анатолий Алексин
нижнюю полку, потому что ехать наверху куда интересней: и на руках можно подтягиваться, и в окно смотреть удобней.
Но это было только начало.
Ангелина Семеновна очень точно знала, на какой станции что должны продавать: где яички, где жареных гусей, а где – варенец и сметану. На первой же большой остановке она попросила меня сбегать на рынок, который был тут же, возле перрона.
«И так уж продуктовый магазин в вагоне устроила! – подумал я. – Куда же еще?…» Мне очень хотелось побегать вдоль вагонов, добраться до паровоза, посмотреть станцию, но пришлось идти на рынок. Сама Ангелина Семеновна командовала мной сквозь узкую щель в окне: «Вон там продают куру! (Она почему-то называла курицу „курой“.) Спроси, почем кура… Ах, очень дорого!.. А вон там огурцы! Спроси почем… Нет, это невозможно!»
В результате я ничего и не купил. Но Ангелина Семеновна объяснила мне, что для нее, оказывается, самое интересное – не покупать, а прицениваться.
То же самое было и на второй большой остановке. А на третьей я не стал спрыгивать вниз, нарочно повернулся носом к стенке и захрапел. Но Ангелина Семеновна тут же растолкала меня. Она сказала, что спать днем очень вредно, потому что я не буду спать ночью, а это отразится на моем здоровье, за которое она отвечает перед мамой, и поэтому я должен сейчас же бежать на станцию за варенцом.
– Вы просто эксплуатируете детский труд, – не то в шутку, не то всерьез заметил Андрей Никитич. – Послали бы своего Веника. Ему полезно погулять на ветерке – вон какой бледный!
Ангелина Семеновна очень разозлилась.
– Да, Веник болезненный мальчик! – сказала она так, будто гордилась его болезнями. – Но зато он отличник, зато прочитал всю мировую литературу! Он даже меня иногда ставит в тупик.
– А за что это… «зато» он отличник? – спросил Андрей Никитич своим спокойным и чуть-чуть насмешливым голосом. – Вот и Саша, наверное, тоже хорошо учится.
При этих словах у меня неприятно засосало в том самом месте, которое называют «под ложечкой».
– Мой племянник тоже отличник, – продолжал Андрей Никитич, – а такие гири поднимает, что мне никогда не поднять.
– Ну, Веник циркачом быть не собирается! – заявила Ангелина Семеновна. И сама поплелась на станцию.
С тех пор она больше не разговаривала с Андреем Никитичем.
Да и со мной тоже. Ко мне она обращалась только в самых необходимых случаях. Например, говорила: «Мне нужно переодеться». И мы с Андреем Никитичем оба выходили в коридор.
Он тоже, как и Ангелина Семеновна, хорошо изучил наш путь и знал, казалось, каждую станцию. Но только совсем по-другому.
– Видишь кирпичную коробку? – спрашивал он. – Это консервный завод. Сома в томате любишь? Так вот здесь, на той вон речке, что за станцией, этого ленивого сома в сети загоняют, а потом уж в томат и в банку!.. А вон там, за поворотом, большущий совхоз. Животноводческий!.. Когда в самолете летишь, кажется, что облака с неба вниз спустились и ползают по земле. А на самом деле это белые овцы. Стада овец!
Андрей Никитич ехал в гости к брату.
– Врачи