Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя. Алексей Гатапов
разве бараны тоже сны видят? – пораженный Хачиун, округлив глаза, размазывал по щеке налипшую сметану. – Точно так же, как люди?
– У людей сны разные бывают, а баранам одно и то же снится, будто им набивают горбы и они превращаются в верблюдов. Понял? И нашему Хасару такое же снится. Ты не верь ему, когда он начинает всякое болтать, у него мозги бараньи. Только ты никому не говори об этом, а то люди узнают и будут все над нашим родом смеяться.
– А-а… – Хачиун медленно жевал, приподняв грязное лицо кверху, на дымоход и, озадаченно моргая, пытался понять услышанное.
Тэмуджин, вставая, еще раз повторил Хасару:
– А ты смотри, больше не распускай свой пестрый язык. Запомнил, наконец, что тебе говорю?
– Запомнил, – глухо проговорил тот, пряча в сторону побуревшее лицо.
Дождавшись, когда за Тэмуджином закроется полог, Хачиун быстро повернулся к Хасару, сочувственно оглядывая его мрачное лицо, спросил:
– А у тебя часто такие сны бывают?
Отрешенное в тяжелой думе лицо Хасара дрогнуло, снова стало наливаться бурым цветом. Некоторое время он внимательно смотрел на Хачиуна: смеется или от глупости болтает? На всякий случай шмякнул его тяжелой ладонью по щеке.
– Если среди нас и есть баран, то это ты. Понял?
– Но ведь брат тебя назвал бараном, – сдерживая слезы, решился на спор Хачиун, но тут же примолк, увидев медленно поднимающийся кулак Хасара.
– А что это ты вдруг замолчал? – насмешливо улыбнулся тот, придвигаясь к нему, но вдруг остановился, передумав, изменил голос. – А ты знаешь, почему брат сегодня такой злой?
– Почему? – любопытство снова овладело Хачиуном и он, тут же забыв об обиде, жадно расширил глаза.
– Вчера они ни к каким генигесам не ездили, а ездили на драку к сонидам. Понял?… – Хасар посмотрел, как на лице Хачиуна отразились его слова, и злорадно прищурил глаза. – Сониды, видно, так им всыпали, что нашему брату до сих пор свое зло некуда девать… Видишь, на мне срывает. От чужих получил, а теперь на своих бросается. Если бы наши победили, он сейчас был бы совсем другой… – Хасар опять задумался о своем, но тут же спохватился: – А если ты кому-нибудь, даже облезлому тарбагану с западного холма, расскажешь о том, что я тебе говорил, то я тебе язык вырву, – для большей убедительности он схватил Хачиуна за волосы, притянул к себе, крепкими пальцами разжал ему рот. – Понял?
– Понял, понял! – косноязычно заверещал Хачиун, испуганно выпучив глаза.
– Смотри, не забудь, – Хасар отпустил его и, взяв со стола чашу с арсой, стал пить большими, гулкими глотками.
Поставив чашу на стол, он снова в отрешенности уставился перед собой, перебирая свои догадки о том, что случилось за рекой вчерашней ночью.
Оэлун неторопливо, со спокойной суровостью на лице отдавала приказы рабыням. К рассвету полтора десятка их прибыло от ближайших стад, и теперь они с ножницами в руках расселись на траве у молочной и кожевенной юрт. Должны были прийти еще и женщины из куреня, накануне попросившиеся поработать за долю.
Тэмуджину с Бэктэром Оэлун велела