Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство». Отсутствует
и долго. И это можно было слушать – вот о чем мы говорим. Я бы никому не позволил пересказывать фильмы… Это – хорошо подвешенный язык еще, наверное… Он мог выиграть спор с человеком, который лучше его знает, лучше знает предмет, нежели Новиков… Но при этом он такой импровизатор и такой находчивый, что мог положить на лопатки кого угодно в аргументах, в споре.
М.П.: А насчет «Новой Академии»?
Г.Г.: А что насчет «Новой Академии»?
М.П.: Вы как воспринимаете созданное им такое направление, школу, почему именно эта идея возникла?
Г.Г.: Потому что это – прекрасная идея… Как Новиков объяснял, что это экологическая идея поддержания прекрасной традиции в океане хаоса модернизма. Я так к этому отношусь тоже.
М.П.: Вы это рассматриваете как какой-то его концептуальный шаг, как жестко продуманную идею?
Г.Г.: Безусловно. Жестко продуманная идея, абсолютна революционная. На фоне того, что имелось на тот момент в современном мировом искусстве – эта идея даже не революционная, а модернистская, я бы так сказал. Когда кругом дегенеративное и отвратительное, то прекрасный образ становится запрещенным… Понимаете, о чем я сейчас говорю? Об оппозиции.
М.П.: Тимуру свойственно было находиться в оппозиции?
Г.Г.: Конечно. Хотя ему было свойственно и все остальное тоже – как приспособленчество, успех… и вот еще важно – использовать ситуацию в свою пользу. Я во многом был категорически не согласен с ним.
М.П.: Но при этом вам было комфортно с ним работать?
Г.Г.: Да, конечно. Поспорить…
М.П.: А вот то, что связано, допустим, с группой «Кино»… Он ведь тоже, как понимаю, принимал какое-то участие?
Г.Г.: Ну, да. Он тусовался, был рядом. Был художником группы «Кино», официально им в «Рок-клубе» числился. И всегда хотел на сцену. Еще очень хотел быть знаменитым и успешным, конечно. Не упускал никакой, ни одной возможности, чтобы выйти на сцену и там посверкать. Его теория была: не важно, что ты там делаешь на сцене, как ты исполняешь ту или иную функцию, главное – ты засветился, и это уже работает на тебя. С этим я не очень согласен, конечно. Что можно наблюдать на примере Бугаева – что толку оттого, что он постоял на сцене с одним коллективом, другим – мне кажется, что лучше он от этого все равно не стал.
М.П.: Тимур как художник? Как вы его воспринимаете?
Г.Г.: Очень самобытный художник. Прекрасный глаз, отличный критицизм… Тимур – теоретик, конечно.
М.П.: Как вы считаете, с уходом Тимура возник вакуум в арт-среде?
Г.Г.: Конечно, возник, безусловно, возник. Ну, не то чтобы жизнь остановилась, это тоже не так.
М.П.: Жизнь вообще тяжело чем-то остановить…
Г.Г.: Но, на мой взгляд, он успел реализоваться и выразить себя максимально. Что очень достойно.
М.П.: А для вашей реализации – чем он был полезен, в смысле его помощи?
Г.Г.: Безусловно, полезен. Но вот как именно, я затрудняюсь сказать. Но… он проповедовал мафиозность, естественно, конечно. В этом смысле, например.
М.П.: Мафиозность?
Г.Г.: Да.
М.П.: Клановость?
Г.Г.: