Небеса всё знают. Лина Мур
правда? Наконец-то, и ты понял, что такое быть брошенным. Хорошего дня, дядя, – подмигивает мне и медленно направляется обратно на кухню, сверкая оголёнными ягодицами, разделёнными тонкой полоской трусиков.
А для меня это словно удар под дых, такого предательства ещё не видел. Да, я знаю, что они распускают слухи, но не думал, как это скажется на мне сейчас. Мне было плевать раньше, пока сам не услышал. Теперь же и Джесс знает, какой я неудачник. И с членом у меня всё хорошо. Нормальный размер. Прекрасный размер. Обидно и больно. Снова эта девочка уколола по тем участкам, которые хотел бы подлатать. Но сейчас делать это неимоверно сложно.
У меня нет выбора, как быстро принять душ, переодеться и смыться из дома, прихватив ключи от машины Скота. Мне следовало бы вернуться и настучать Джесс по её голове, но я бегу. Бегу от всего, что ещё может она сказать мне. Бегу, потому что это мучение слышать от той, кто когда-то был для меня ангелом, нелицеприятные речи. Всё разбилось, ничего из прошлого не осталось. И, наверное, это тоже моя вина. Она ненавидит меня, и бесполезно даже думать о том, чтобы наладить отношения. Их больше нет. Ничего нет, и меня нет.
Я думал, что приеду в Саванну, и всё улучшится. Ответы сразу же найдутся, но ерунда. Наоборот, понимать, насколько ты везде теперь лишний – убийственно. У меня нет никаких достижений, кроме денег и статуса самого глупого мужчины в Нью-Йорке, а теперь ещё и униженного племянницей. Я не знаю, что мне делать. Как справиться со всем этим, навалившимся на меня. Это подобно щелчку. Ты живёшь, наслаждаешься каждой минутой, которая тут же забывается, а потом встречаешь одиночество.
Даже бродить по родному городу становится неприятно. Многое изменилось, всё поменялось, даже старый дом сестры уже снесён, и на этом месте какое-то кафе. Родители продали своё жилье и купили мне квартиру на окраине Нью-Йорка, которая тоже сейчас продана, ведь я поднялся. Для такого как я было стыдно жить в однокомнатной квартире, и появился пентхаус.
Когда-то жизнь мне представлялась иной, где всем правят деньги. Они у меня есть, а вот самой жизни нет. Да, я неразборчив в женщинах. Да, слишком сильно ими увлекаюсь. Да, это мои грехи. Но я не виноват, что такой. Мне необходима была семья, я хотел её. Хотел своего счастья и искал это с каждой, верил в это, жаждал доказать Зои, что у меня всё получится, и я стану не менее прекрасным мужем, как она женой. Ни черта.
Больше ничего не чувствую, кроме разочарования в себе. Мне тридцать, и я никто. Это разрывает меня. Я больше не вижу красок, только выгоду. Больше не знаю, что такое любовь, и есть ли она, вообще. Для меня есть ли? Выдали мне это чувство? И кто их выдаёт, тоже не знаю. Боже, мне плохо. Мне тошно, и я не вижу света. Но разве кому-то это интересно? Нет. Даже мне самому уже не хочется копаться в себе. Лучше бы уехать и снова жить так, как прежде. Но, отчего-то, уверен, как прежде, уже не получится.
Специально провожу в городе время до самой ночи, рассматриваю туристов, жителей и тяну время, чтобы не видеть того,