Алов и Наумов. Отсутствует
он понял, что этот эпизод останется в картине. Единственное, что он попросил заменить, – слово «подлецы» на слово «люди». После некоторого колебания мы пошли на это.
Но Донской был лишь первой ласточкой. Вокруг фильма развернулась острая полемика. Главным обвинителем, как мы и ожидали, стал автор «Кубанских казаков» Иван Александрович Пырьев, который для нашей картины даже придумал специальный термин – «мрачнизм». Я давно знал Пырьева. Дружил с его сыном Эриком. Не раз Пырьев брал меня, еще ребенка, с собой на футбол. И в начале нашего с Аловым творческого пути он всячески нам покровительствовал. От «Тревожной молодости» Пырьев был просто в восторге, но уже начиная с «Корчагина» наши отношения с Иваном Александровичем приняли очень необычный характер. Он сурово ругал нас за наши фильмы и вместе с тем в сложнейшей ситуации взял на киностудию «Мосфильм», где был директором, и впоследствии способствовал назначению художественными руководителями Творческого объединения писателей и киноработников. Он испытывал к нам странную, как он сам говорил, «достоевскую любовь-ненависть». В моменты обострения наших отношений с Пырьевым я переставал с ним здороваться, отворачивался, не упускал случая раскритиковать его новую картину. Алов же всегда был безукоризненно вежлив и спокоен. Мне казалось, что он сдерживается, но это было не так, он обладал редким свойством отстаивать свою позицию без ненависти. В его отношениях с людьми была твердость и принципиальность, но никогда не было злобы, той самой обыкновенной, так часто встречающейся злобы, которая приносит нам столько страданий.
Василий Лановой и Владимир Наумов на премьере фильма «Павел Корчагин», 1956 год
Помню, когда Иван Александрович попал в беду и от него отвернулись многие из прилипчивой его свиты, мы с Аловым пришли к своему «врагу», и он встретил нас с дружеской признательностью. «Сашка, Володька, – говорил нам Пырьев, обнимая нас в порыве нежности, – ну зачем вам эти вши, эта ваша обреченность? А? Милые вы мои, зачем?»
Письмо Донского
Что касается Марка Донского, то он, посмотрев завершенную картину, неожиданно для нас (и, по его утверждению, для него самого) стал яростным ее поклонником. Он защищал ее чуть ли не с кулаками – готов был растерзать всякого, кто неодобрительно отзывался о картине. Он врывался в кабинеты, пугая начальников своей агрессивностью. Наконец он написал письмо в Комитет по Ленинским премиям:
«Уважаемый товарищ председатель!
Уважаемые члены Комитета по Ленинским премиям!
Я считаю своим долгом обратиться к вам с этим письмом.
Суть вопроса в следующем: в связи с занятостью на работе над новой своей картиной и отдаленностью нашей экспедиции, я долго не был в Москве и не был в курсе наших дел в области искусства.
Приехав в Москву на несколько дней, я был приятно удивлен и обрадован, что наиболее интересные искусствоведческие разговоры в области кино, в которых принимали активное участие такие талантливые