Двойная жизнь Алисы. Елена Колина
пролетариата. Может быть, вам трудно представить, что происхождение для кого-то имеет значение? Многим само слово «происхождение» кажется из Дарвина или из романов. Но многим вообще трудно представить, что другие люди – другие. У нас – так.
Мои родители из разных социальных слоев.
Мама родилась здесь, в нашем доме на Мойке. Прогулки с няней. Няня нянчила ее маму. Старая ленинградская семья: один мой прадед – кинорежиссер (вы знаете его фильмы), его родной брат – композитор (вы поете его песни), другой мой прадед – архитектор. В его квартире мы и живем. Я-то всю жизнь ему благодарна за то, что он когда-то перестроил свою огромную, в целый этаж, квартиру: отдал государству левую половину, а себе взял правую, зато прибавил к своим владениям чердак и купол. Я живу в куполе, как птица… Из купола виден весь город. Государство, кстати, не нашло ничего лучше, чем превратить отданную ему левую половину в коммуналку.
Я живу в куполе, как птица… Там я рисую, там же стоит моя кровать и огромные старые сундуки. В сундуках еще сундуки поменьше, в тех сундуках коробки, коробки, в тех коробках золотое яйцо, а в яйце сила Кощея Бессмертного… Так мне папа говорил, когда я была маленькая. В сундуках у нас архив. Три поколения большой семьи, представляете, сколько там писем, фотографий? Есть даже дореволюционные. Моя прабабка, жена прадеда-архитектора, была из аристократической семьи, дочь царского генерала. Одна только прабабка была аристократка, но маме хватило и одной, чтобы гордиться.
Мама ругает меня за то, что я роюсь в сундуках, рассматриваю старые фотографии, перебираю кружевные платочки и атласные лоскутки, читаю письма. Как будто я могу найти компромат на семью или порнографические открытки, ха-ха. Обнаженная натура среди рисунков есть, и письма эротические мои предки писали. Наш семейный архив такой большой (три сундука), что историку до конца жизни хватит изучать!
Из-за архива все и случилось… в том смысле, что все случается из-за чего-то. Каждое событие в цепочке имеет смысл.
Мама подкралась к лестнице так, что я не слышала, резко крикнула мне снизу, прямо взревела, как медведь: «Спускайся сию минуту, мы опоздаем! Я тебя отвезу! Что ты там застряла, опять роешься в чужих вещах?!» А у меня как раз в руках целая стопка «чужих вещей»: старые открытки, записочки, письма, небольшого размера письмишки, все это пахнет так, что у меня от счастья кружится голова, – другой жизнью… Письма – это не вещи, и они не чужие, а моей прабабки. Прежде это была чья-то жизнь, а теперь это моя тайна от всех, моя тайная жизнь.
Если мама хотела сделать мне что-то приятное, отвезти меня в мою художку, то нечего было так орать… Во-первых, я не роюсь, а изучаю, как если бы я была историком. Вот, например, нашла в одном из сундуков стопку детских книжек, тонких, каких теперь не выпускают: «Как победила революция», «Мачты и крылья», «Чьи это игрушки?», «Гражданская война» – рисунки хорошие. Нашла школьную тетрадь, на первой странице написано: «Задание: составить рассказ из слов: империалисты, оппортунисты,