География одиночного выстрела. Андрей Курков
его и разбрелась по домам, неся в каждый дом новые мысли и новый смысл продолжающейся по-старому жизни.
Устало ступал к своему дому и Павел Добрынин – человек своенравный, как электричество, но на удивление честный и из-за этого в колхозной округе нелюбимый. Ступал и дивился, как тяжело давался ему этим вечером каждый шаг. Дивился, как трудно было дышать и как враз потускневшие, словно пристыженные, звезды едва-едва мерцали на безоблачном небе. Так и шел он, медленно, растягивая во времени свой путь, слушая неорганизованный собачий хор и выделяя в нем лай своего пса Дмитрия, а по-простому – Митьки. Пес Митька в чем-то был похож на хозяина, должно быть в том, что ни одна сельская собака его не жаловала, хоть и сторожем, и кобелем он был отменным.
Скрипнула калитка, и еще громче и радостнее залаял пес, учуяв хозяина.
Зайдя во двор, Павел не заспешил в дом, а подошел к окну, да так и замер, глядя, как его любимая жена Маняша укачивает на руках трехмесячного Петьку. Постояв так некоторое время, Павел перевел свой взгляд на небо и, дождавшись падения какой-то, по-видимому не очень важной и нужной, звезды, загадал сокровенное желание и только тогда открыл дверь и вошел в дом.
Жена бессловесно обрадовалась, увидев мужа. Стояла, смотрела, как он стаскивает с ног сапоги. Потом, спохватившись, метнулась к печке и сунула поближе к жару чугунок с мужниным ужином.
– Ну, о чем на собрании говорили? – нарушила уютную домашнюю тишину Маняша.
Павел тяжело вздохнул. Помолчал, потом все-таки произнес, старательно подбирая слова:
– Трудную честь мне оказали…
– Как это? – напуганная непонятной фразой мужа, спросила жена. Павел перевел дух, сгорбился, присел за стол.
– Контролером меня выбрали.
– Это в колхозе, что ли?
– Нет. – Павел мотнул головой и снова вздохнул. – В целой стране.
– Как же это?
– Да вот, возьми, прочитай! – Павел протянул ей бумажку со значительной лиловой печатью правления колхоза.
– Прочитай сам, – попросила Маняша. – Я ж, знаешь, не больно грамотная…
– «Сим удостоверяется, что Павел Александрович Добрынин на общем колхозном собрании выбран бессрочным трудовым контролером всего в Советской стране. Ему присвоена должность «народный контролер», и подчиняется он непосредственно высшему руководству страны. Руководители учреждений и заводов, подвергаемых контролю, обязаны кормить народного контролера и оплачивать его труд согласно его потребностям и затраченному на контроль времени».
– Как же это? – спросила Маняша, а в глазах уже заблестели слезы. – Как же это? Ведь значит усылают тебя! Господи! Это ж они нарочно усылают тебя!
– Да нет, – протянул неуверенно Павел. – Это честь… Выбрали ведь. Потом сменят, тогда и вернусь… А ты детишек береги.
Услышав про детишек, Маняша разрыдалась, и, проснувшись из-за этого, закричал-заплакал вместе с ней и трехмесячный Петька.
Павел сам почувствовал, что вот-вот нальются и его глаза слезами, и сжал посильнее кулаки, чтобы хотя бы так сдержать себя.
Утром он уходил. Из района прислали подводу. На облучке сидел старик-коротышка метра в полтора ростом. Курил самокрутку и поглядывал на порог дома, где Павел прощался со своей женой.
Прощание было тягостным. Маняша всю ночь не спала – собирала мужу котомку, и собрала-таки.
– Ну я пойду, – наконец решительно проговорил Павел, желая кончить разом все эти неизбежные страдания.
– Постой! – жена вдруг всплеснула руками и побежала за дом, к дровяному сараю.
«Чего она еще там?» – подумал Павел, но уже через полминуты увидел Маняшу снова. В глазах у нее по-прежнему были слезы, а в руках – топор.
– Вот, возьми в дорогу! – попросила она.
– Да ты чего? – удивился Павел. – Топор? На что он мне там?
– Возьми-возьми! – настаивала жена. – Как же ты там без ничего будешь, без инструмента… А если бандиты?
– Ладно. – Павел взял топор, забросил котомку на плечо и пошел к подводе.
Маняша шла следом, но шаг ее был сбивчив, дороги пред собой она не видела, потому как лицо закрывала руками и плакала. Оттого остановилась она где-то между домом и калиткой и застыла так.
– Ну, пшла! – рявкнул старичок-коротышка на свою лошадь, и застучали деревянные колеса по заезженной земляной дороге.
Глава 2
Солнце, обежав полукруг по небесному циферблату, окунуло лучи свои за край горизонта, туда, где начиналась бездна. А на земле, укутанной в вечернюю темень, всякая жизнь зевала, готовилась ко сну, возрождающему силы; и даже растения закрывали свои цветы, чтобы не кружились, жужжа, вокруг них насекомые, не испытывающие усталости и необходимости сна из-за скоротечности их жизни. Все останавливалось, все замирало, кроме движения воздуха, подталкиваемого дыханием людей и зверей.
И вот в этой тишине на землю опустился ангел. Опустился, огляделся по сторонам, и, убедившись в спокойствии