География одиночного выстрела. Андрей Курков
Главное, не забыть, что у кого-то из товарищей скрывается костяшка «пять-два». Хотя возникла в голове Добрынина не совсем честная мысль: а что, если, пока их нет, подсмотреть? Конечно, это нехорошо, – соглашалась совесть народного контролера. – Ну и что? – думал сам контролер. Он же не собирается их обманывать, менять им кости, он просто хочет узнать точно – кто выиграет, он или тот, у кого есть «пять-два». И руки сами потянулись к костям летчика, уложенным черными рифлеными спинками вверх. Там нужной костяшки не оказалось, и Павел все понял. Теперь было ясно, что именно он выиграет эту игру. И это добавило в его душу радости и спокойствия.
Было тихо.
Выпив кружку подогретой воды, Павел подошел к дверям и, отодвинув чугунный запор, выглянул за порог. Длинная полярная ночь не казалась теперь такой темной. Была она скорее синего цвета, и что-то все-таки подсвечивало ее, что-то отражалось в ровном, расстеленном словно скатерть, снегу. И посмотрел Добрынин на небо, откуда лился этот неяркий свет, посмотрел и, пораженный, открыл рот от удивления. На небе переливались несколькими цветами странные, висящие во много рядов, словно белье на просушке, волокна. Обалдевший от невиданного зрелища, Павел с большим трудом оторвал взгляд от сияния и посмотрел вдоль снежных просторов. Должно быть, благодаря этим сияющим волокнам, несмотря на ночь, видимость была отличной, но пустынные просторы белели безжизненно, и не видел Добрынин на них никакого движения. Он даже не знал, в какой стороне располагался военный склад, а поэтому не знал, куда надо было смотреть, откуда надо было ждать появления его товарищей.
Было тихо. Тишина, словно длинное натянутое стекло, звенела после каждого прикасания к ней, будь то просто шаг по обледенелой земле или закрывание двери.
А на том горизонте, что больше всего нравился Добрынину, нравился потому, что там было светлее, появилась маленькая черная точка, и она, несомненно, двигалась, она приближалась, и, увидев ее, Добрынин затаил дыхание, ожидая встречи. Было холодно, но, закаленный блужданиями вокруг дома, когда ходил он за дровами в самолет, Павел не обращал внимания на пощипывание кожи лица и рук. Главное – это то, что он живой, что он пережил пургу, и то, что все самое страшное в этот раз позади.
А точка приближалась. Приближалась, и на глазах народного контролера вырастала в какую-то не совсем понятную конструкцию, слегка напоминавшую одновременно и самолет, и грузовую машину.
Радость согревала Добрынина. Он даже забыл, что в это время догорали последние дрова в печке-буржуйке, и если снова не полезть в самолет – а делать это он уже так наловчился во время пурги, что в такое тихое время это вообще никакого труда не составит, – печка потухнет, и снова придется разводить огонь. Хорошо, что где-то в карманах еще лежит коробок спичек, лежит со времен собрания в колхозе.
Знакомый звук вращающегося самолетного винта донесся до Добрынина, и минут через пять большая, не меньше размера самолета, машина остановилась метрах в десяти от него. Машина была