География одиночного выстрела. Андрей Курков
костер прямо в балагане, поставил железную треногу и подвесил над еще слабеньким пламенем казанок с водой, куда бросил конский орган и что-то еще. Только после этого он подошел к гостям и сказал:
– Уже-уже, Абунайка холодец сделает, русский человек Кривицкий будет доволен…
– Тарасун давай, – полушутливо потребовал у старика комсомолец. – Холодно совсем.
– Тарасун… – Абунайка кивнул и полез за «кровать», наклонился там, что-то бурча на родном языке, потом вытянул из-за «кровати» бутыль мутного стекла, заполненную молочного цвета жидкостью.
– Тарасун вкусный… – закивал он, поднимая второй рукой с пола кружки и протягивая их Цыбульнику и Добрынину.
– Держи, Абунайка тарасуна нальет… тарасун крепкий… не замерзнет совсем… далекий гость пусть первый пьет!
Добрынин пригубил из кружки и сразу почувствовал, как приятно защипало в горле, и кисловатая теплота покатилась вниз, в самое нутро народного контролера. Он сделал еще один, настоящий глоток и закряхтел, зарыскал взглядом по балагану в поисках закуски или хотя бы занюшки.
Цыбульник понял, в чем дело, и протянул к лицу Добрынина руку. Народный контролер наклонился к ней и, уткнув нос в меховой рукав куртки, сделал громкий носовой вдох, потом второй.
– А-а-а! – радостно сказал старик. – Далекому гостю тарасун понравился?
– Хорош! Очень хорош! – Павел кивнул, одобрительно глядя на хозяина балагана. – А что, каждый день пьете?
– A-a-a, – заулыбался снова Абунайка. – Далекий гость не знает, что сегодня ночь…
– Знает! – грубо оборвал его комсомолец. – Далекий гость забыл!
– Ай, русский человек Цыбульник, не обижайся. Абунайка старый, русский язык знает плохо…
Разговор был какой-то глупый, и из-за этого Добрынин налил себе еще одну кружку тарасуна.
Вскоре пришел Кривицкий. Старик громко обрадовался его приходу. Заговорил громко, словно сам был глуховат:
– Холодец уже-уже будет вкусным! Тарасун свежий! Очень свежий!
– Давай своего тарасуна! – сказал ему Кривицкий и, получив сначала металлическую кружку, а потом уже и заполнив ее молочной жидкостью, сделал несколько сильных глотков.
Абунайка захлопотал около костра, снял треногу с казанком и вынес из балагана. Потом вернулся.
– Уже-уже застынет.
– Как-то вы неорганизованно тут… – произнес Кривицкий, глядя на Цыбульника и народного контролера. – В балагане гости на полу сидят, а не на хозяйской лежанке!
Добрынин послушно поднялся и опустился на пол. Комсомолец тоже присел рядом, а потом уже и сам Кривицкий уселся, дополнив собою геометрическую фигуру национального застолья.
– Ай-яй-яй… – бормотал, роясь за «кроватью», старик.
– Да, товарищ Цыбульник! – заговорил вдруг Кривицкий, обернув свое по-женски милое лицо к комсомольцу. – Радиограмма была из Якутска. Получили там для тебя шестьдесят восемь спецбюстов вождя, так что когда соберешь с населения партвзносы, поедешь в Якутск. И захватишь там для меня