Третье пришествие. Ангелы ада. Виктор Точинов
защиты это выглядело соблазнительно.
– Питер Пэн – самая надежная защита, какая есть в Зоне, – сказала она, глядя мне в глаза. – Ты думал когда-нибудь, что ты – тезка города? Город тоже называют Питером. Не Санкт-Петербургом, а Питером. Думаешь, случайность?
– В жизни не бывает случайностей! – наставительно произнес я. – По крайней мере в таких количествах… А Питерсберг в Штатах? А Питервуд в Англии? А Питер-язык-сломаешь-марицбург в ЮАР? Случайности? Не-е-ет, их отцы-основатели предвидели, что я когда-то прославлю эти названия! Где расписаться?
– Э-э…
– Автограф оставить где?!
– Ох… я сегодня такая рассеянная… нет с собой ни твоей фотки, ни последнего приказа шефа с выговором, что должна была довести тебе под роспись… Знаешь что? Распишись мне на груди! На левой, поближе к сердцу!
– Легко! – И я достаю из широких штанин большой и толстый маркер, им мы помечаем пластиковые контейнеры с собранными образцами.
Расписываюсь. На левой груди… Вернее, теоретически грудь где-то там есть, но маркер отделяют от нее столько слоев, прослоек, вставок (способных, по мнению яйцеголовых, хоть частично ослаблять поражающие факторы ловушек Зоны), что никакая полиция нравов не придерется… А вот Натали – та может, ей для сцены ревности достаточно самого микроскопического повода. Да кто ж ей скажет?
– Заламинирую, – обещает Илона. – Не сойдет ни при стирке, ни при чистке.
Леденец, демонстративно изучавший свой биодетектор, не выдерживает и хихикает.
– Ребята, может, мне погулять где-то полчасика, управитесь?
– Маловато будет, – подначивает Илона.
– Не в этой жизни, – открещиваюсь я.
– Ну да, ну да… – скорбно кивает Леденец. – Ты ведь образцово-показательный семьянин.
– Угу… А еще от двадцати минут, что Эйнштейн щедро отвел на отдых, осталось всего четыре.
– А девчонка-то сохнет по тебе… Вон, в твою группу напросилась, а не с боссом пошла… Давно и безнадежно сохнет. Все видят, кроме тебя.
– Ну почему же безнадежно, – сострил я в ответ. – Надежда всегда есть.
Мой грустный юмор поймет лишь тот, кто видел сцену ревности в исполнении Натки. Словно пленку на десять лет назад отматывают: прежняя Горгона во всей красе…
Леденец ничего такого не видел, счастливец. Он пожал плечами, оглянулся и спросил:
– Судя по твоему тону, сейчас я должен засмеяться? Ха-ха.
– Не оскорбляй мои шутки и их автора! Ты, по авторскому замыслу, должен был сейчас заржать, аки конь!
– Ну, если только по авторскому…
Леденец напрягся и выдал не то чтобы ржание – нечто вроде брачного призыва возбужденного осла. Я показал ему поднятый большой палец.
– Дураки, – констатировала Илона.
Строгий Эйнштейн возник в эфире:
– Хватит развлекаться, вы на работе! Панов, разлагаешь обе группы.
Леденец, который по-прежнему крутил так и сяк биодетектор, вдруг поднял руку: всем ша.
– Пэн, по-моему, вон