Юсупов и Распутин. Геннадий Седов
Тамбур в летние месяцы превращали в веранду, уставляли птичьими клетками – птичий гомон заглушал в дороге монотонный перестук колес. Посреди вагона был просторный салон-столовая с обшитыми кожей панелями и мягкими креслами, рядом спальня родителей, ванная, их с братом купе. За разделявшей коридор перегородкой – купе для сопровождавших их друзей, которых всегда было предостаточно, в конце вагона – кухня, помещение для прислуги. Чего еще желать: смотри в окно на поминутно меняющиеся пейзажи, читай, предавайся мечтам!
Особым, не сравнимым ни с чем праздником были осенние поездки в Крым. Они с братом считали оставшиеся до отъезда дни, лезли, войдя в вагон, на полку, ждали, прильнув к окнам, когда застывший с каменным лицом под вокзальным колоколом седоусый начальник станции дернет за канат, лязгнет чем-то железным под полом, прогудит впереди луженой глоткой «У-уу!» паровоз, и они покатят – быстрей, быстрей! – на чудесный солнечный юг.
Сходили с поезда в Симферополе, гостили несколько дней в доме крымского губернатора дяди Лазарева. Прощались с родней, грузились в ландо – тронулись, с богом! – вереница бричек со слугами выезжала следом за хозяйским экипажем на немощеную, ухабистую дорогу.
Пыльный прах из-под скрипящих колес, пахнущий полынью встречный ветерок с гор. Вокруг потрясающие пейзажи: ковыльная степь до горизонта, мерцающее море с парусами рыбацких шхун, развалины древних крепостей и городищ. Все в забаву: выпорхнувшая из сухих зарослей стая дроф, клюющий носом отец в чесучовой паре и соломенной шляпе, татарские селения по пути – беленые известью плоские крыши домов, устремленные в небо минареты мечетей, глядящие из-за глинобитных заборов женщины в шароварах и ярких жакетках. Привал, перемена лошадей, выбор места для обеда на природе.
– Трогай! – командует вознице выспавшийся, повеселевший отец.
Едва добрались до усадьбы в Кореизе, разложили вещи, привели себя в порядок – соседи! Первым, как водится, живший в восьми верстах, притащившийся по упрямству пешком старый фельдмаршал Милютин, за ним бабушкина приятельница баронесса Пилар, которой она любила помыкать, безобразная как сто чертей, в волосатых бородавках. Следом, как всегда подшофе, пьяница и буян князь Лев Голицын. Въехал во двор на таратайке с несколькими ящиками шампанского собственного производства, пробасил иерихонской трубой:
– Гостюшки дорогие, с прибытием!
Здоровается наспех, кличет слуг – разгружать ящики.
Матушка Голицына боялась до ужаса. Однажды сутки просидела взаперти, когда разбушевавшийся князь напоил до положения риз всю прислугу, свалился мертвецки на диван, проспал до вечера и не без труда был спроважен восвояси.
…Часу не прошло – усадьба заполнена приезжими. Граф Сергей Орлов-Давыдов, которого бабушка зовет «большое дитя». С моноклем в глазу, белых гетрах, обильно надушен «Шипром» и, тем не менее, разит козлом. Либералка и умница графиня Панина, жившая неподалеку во дворце, походившем на старинный замок, – бывая у нее, он видел