Марго и демиург. Роман. Маргарита Минина
вдруг почувствовали злость и собственную ответственность за судьбу спектакля и стали подбадривать друг друга возгласами:
– Ничего, мы ему еще покажем!
И эта злость заставила нас постепенно припомнить все наши реплики, жесты и позы, которые, казалось, безвозвратно утратили по мановению волшебной палочки злого волшебника. Этим злым волшебником, увы, оказался АМ. После его ухода на нас уже никто не кричал, никто над нами не издевался даже в самые неудачные моменты. И когда в одиннадцать КА буквально принудил нас разойтись, все выглядело уже не так безнадежно, а местами и вполне сносно. Сносно, хотя и не более того. Мы разошлись не раньше, чем КА пообещал, что мы соберемся еще пару раз и поработаем дополнительно, а генеральную репетицию проведем уже накануне спектакля. А за это время АМ, наверняка, успокоится, придет в себя и снова примкнет к нам на правах режиссера и автора идеи.
Но АМ не примкнул. Более того, он не появлялся в школе всю оставшуюся до премьеры неделю. Не явился он и на сам спектакль. И за все это время ни разу мне не позвонил. Я не звонила тоже, хотя видит бог, каких трудов мне стоило от звонка удержаться.
***
И вот он наступил – день премьеры. Наш Аустерлиц. Или Ватерлоо? Мы все страшно волновались. Впрочем, сказать «волновались» – это ничего не сказать. Тут был и страх, и робкая надежда «а вдруг?» Да еще эти столь свежие воспоминания о той злополучной генеральной репетиции. КА подбадривал нас, как мог. Он говорил, что это волнение – вещь совершенно естественная и необходимая. И бороться с ней не нужно. Он по себе знает, что именно эта лихорадка, охватившая нас, заставляет актеров иногда прыгнуть выше головы. И именно поэтому подлинные знатоки театра стараются обязательно попасть на премьеру. Потому что только тогда и можно увидеть спектакль и игру актеров на самом пике. А потом, уже через 5 или 6 представлений, это волнение, кураж и ощущение новизны у актеров неизбежно утрачиваются., Спектакль постепенно превращается в рутину, актеры уже не живут своей ролью, а только автоматически ее воспроизводят.
Мы все собрались за два часа до спектакля, за полчаса до начала нас уже загримировали. Мы то и дело подбегали к занавесу, отделявшему нас от зрителей, заглядывали сквозь дырочку в нем, и с замиранием сердца следили за постепенно прибывающей публикой, без труда обнаруживая в ней наших родителей, которых волнение тоже заставило прийти и занять места загодя. Уже за четверть часа до начала мы могли бы, если бы так не волновались, с удовлетворением сказать: «Театр уж полон, ложи блещут», хотя, понятно, – никаких лож и в помине не было.
***
Но вот раздались 3 гулкие удара колокола, который на этот случай успешно заменило большое оцинкованное ведро, в которое с упоением бил медным пестиком кто-то из «рабочих сцены». Занавес распахнулся и представление началось.
Поначалу публика была настроена скептически, поскольку сам выбор пьесы для самодеятельного театра особых надежд породить не мог. Только