Пока дремлют аспиды. Вера Петрук
Даже колдуны не смогли бы выжить с такими ранами. А еще ее терзал вопрос: почему Крон сам не спрятался под плащом, а отдал его ей? Если от его жизни зависела свобода, да и вообще существование Альцирона, то разве не естественно пожертвовать какой-то служанкой ради собственной безопасности? Не вязалось поведение мага с тем образом, который успел сложился в ее голове.
– Ты мне нужна, Ламия, – сказал Крон, раскладывая у нее на коленях ту самую книгу, которую подал Кормак, – но тебе нельзя слышать то, что я сейчас произнесу. Поэтому я закрою тебе уши. Не двигайся.
Ламия очень хотела жить. Она понимала, что Крон был единственной слабой защитой между ней и той тварью, которая не догадывалась о ее существовании, но которая уничтожила бы ее, даже не заметив. Когда маг сдавил ее голову с двух сторон окровавленными ладонями, Ламия подумала, что оглохла. Мир не просто стал тише – в нем исчезли абсолютно все звуки. Беззвучно, из последних сил, дрался ведьмак с Кормаком, и ни у кого не возникало сомнений, что чудовище просто играло. Беззвучно падали с полок магические книги, иногда сгорая в полете раньше, чем долетев до пола. Беззвучно шевелил губами Крон, и его глаза были страшнее смерти. Не моргая, маг смотрел на нее, повторяя одно слово, и каждый раз, когда он открывал рот, из него текла кровь, на которую он давно не обращал внимания. Не может в человеке быть столько крови, подумала Ламия, ощущая под собой влажный, набухший ковер.
А затем она закрыла глаза, решив, что, если останется в живых, то увидела достаточно, чтобы кошмары не оставили ее до конца дней. Исчезли глаза Крона, давно не было слышно звуков, и лишь теплые ладони мага мягко сжимали ее уши, покачивая голову Ламии из стороны в сторону. Она унеслась в такт этим странным движениям и почти убедила себя, что спит, когда толчки стали сильнее. Ее отчаянно затрясли за плечи, и Ламия поняла, что руки Крона уже не сжимают ее голову. Да и мир перестал быть безмолвным, просто в нем поселилась тишина. Никто не рычал, не шипел и не дрался, не падали книги, не трещали свечи. Лишь два дыхания нарушало безмолвие магической библиотеки – ее собственное и еще одно, хриплое, прерывистое, с подсвистами и бульканьем.
– Посмотри на меня, Ламия, – раздался шепот у нее над ухом. – Только не кричи.
Ей хотелось закричать уже от одних его слов. Жаль, очень жаль, что все происходящее упорно не желало быть сном. Первым делом она посмотрела себе на колени, где больше не ощущала книги. Ее, действительно, там не было. На голых ногах Ламии лежал плащ Крона, который больше не служил невидимой защитой. Затем она увидела самого мага. Вернее, старика, в которого тот превратился. Если бы не одежда и не глаза, оставшиеся такими же черными и пронзительными, она бы не узнала главного мага Альцирона в том дряхлом деде, который сидел напротив и цеплялся за пол скрюченными пальцами. Одежда старика была по-прежнему заляпана кровью, но в дырах, оставленных жалом и ножом Кормака, раны не виднелись – на сморщенной стариковской