Тенеграф. Кшиштоф Пискорский
вопрос.
Женщина замедлила шаг. Теперь впереди была небольшая площадь и белеющий на солнце фасад старого суконного склада. Из темного входа веяло могильным холодом, облупившаяся вывеска скрипела под порывами ветра. В окнах домов, что тесно обступали площадь, не видно было ни единого лица. Изнутри же не доносилось ни звука.
И’Барратора прикрыл глаза, втягивая поглубже воздух. Казалось ему, что он чувствует запах нервного пота, не знал только, не своего ли собственного. Как бы невзначай он положил руку на пояс, сразу у рукояти рапиры. Люди, у которых нет дурных намерений, чаще всего договаривались встречаться при свете дня, поскольку бой среди солнечных теней был почти невозможен. Темный же склад был идеальным местом, чтобы устроить засаду.
Они вошли внутрь.
В длинном помещении с деревянным дощатым полом, освещенном лишь слабыми светильниками, на деревянных рамах громоздились длинные свертки материи, один на другом, до самого потолка. Толстые рулоны глушили звуки, все в помещении словно происходило за толстой завесой. За каждой кипой шерсти и льна мог таиться наемный убийца.
И’Барратора не любил такие места.
Он снова прищурился, пытаясь уловить ухом хоть какие-то звуки. Ему казалось, что где-то в глубине склада, приглушенное шумом ветра и моря, раздается свистящее, неглубокое дыхание.
У убийц редко бывают больные легкие.
– Господин Аркузон! – позвал И’Барратора громко. – Вы хотели со мной поговорить.
Мужчина, стоило его позвать, вышел. Был он низким, слегка прихрамывал, у него были ввалившиеся глаза и коротко остриженная седеющая борода. Тип человека, самый вид которого пробуждает дурные мысли насчет острых кинжалов и флаконов с ядом.
Реальто Аркузон, однако, не был ни вымогателем, ни грабителем: всего лишь купцом, хотя и беспощадным. Приложил он руку ко всем возможным предприятиям: от заморской торговли через ростовщичество и контрабанду – до продажи малых должностей в портовой администрации. О нем шла слава как о человеке, который может решить все что угодно. Потому часто нанимали его сильные роды, которые сами не желали пятнать руки контактами с обычными преступниками.
Последний год Аркузон был для И’Барраторы кем-то средним между импресарио и меценатом, хотя проклятый Д’Ларно, друг Арахона, который всегда над ним подсмеивался, утверждал, что существует слово получше, чтобы описать связывающие их отношения: «сводник».
– Птички напели мне, – начал Аркузон холодным тоном, – будто Эрнесто Родригано вчера ночью доехал домой, съел ужин, искупался и даже затащил в постель служанку, которая утром жаловалась на боли в пояснице. Это воистину удивительная демонстрация жизненных сил для того, кто, моим разумением, должен быть мертвым.
– Родригано сбежал, – спокойно ответил И’Барратора. – Мы почти его поймали. Тенесилки подействовали, один конь перешел на другую сторону, карета была заблокирована. Мы уже думали, что он не сбежит.
– И что же случилось?
– Он нас ждал. Было с ним двое приближенных.