Голоса Памано. Жауме Кабре
– все в этой женщине внезапно изменилось. – Ориол Фонтельес был большим другом этого дома. Большим другом в весьма трудные моменты, а также мучеником Святой Церкви. – Она неуверенным жестом слепого протянула руку к Тине. – Поэтому я хотела бы, чтобы вы оставили мне на несколько дней эти…
– Простите, мы говорим об одном и том же человеке? Потому что, если судить по тому, что написано в тетрадях… на святого он не похож.
Сеньора Элизенда повела тростью в сторону камина. Ее конец точно указывал на одну из стоявших на полке фотографий.
– Вот он. Другого не существовало.
Тина встала и подошла к камину. Крупный план Ориола Фонтельеса, смотрящего в будущее, которого у него не было. То же выражение лица, тот же изгиб губ, что и на автопортрете, который он сделал перед зеркалом школьного туалета. Но теперь на нем была форма фалангиста. Это был увеличенный фрагмент снимка, на котором он был запечатлен вместе с Валенти Таргой. Та же самая фотография, видимо, другой и не было. На полке стояли фотографии и каких-то других людей. Наверняка родственников сеньоры. На одной из них – каноник или кто-то в этом роде в обществе еще одного мужчины в саду дома Грават. Другая, будто специально выставленная на всеобщее обозрение фотография, в серебряной рамке, запечатлела рукопожатие той, в ком без труда можно было узнать сеньору Элизенду, только гораздо более молодую, и улыбающегося генерала Франко в окружении людей в военной форме, источающих радужные, пожалуй даже слишком радужные, улыбки. Единственным, кто не улыбался на этом снимке, была она. А еще фотографии смутно кого-то напоминающего мальчика в разные периоды его жизни. И другие незнакомые люди.
– Да, это тот же человек, – признала Тина. – Я не знала, что…
– Вы просто обязаны дать мне эти письма. Почему вы говорите, что на святого он не похож?
– Письма предназначались его дочери. Я не могу…
– У сеньора Ориола не было никакой дочери.
– Нет, была.
– Уверяю вас, не было.
– А его жена?
– Она умерла приблизительно в то же время, что и он.
– Какое совпадение.
– Это мы были семьей Ориола.
– Да, но…
– Я единственный живой свидетель его гибели.
– Вы?
Сеньора Элизенда указала тростью на диван; Тина перестала разглядывать фотографии и села, как ей велела сеньора. Тогда сеньора Элизенда сказала трагедия состоит в том, что с течением времени из людской памяти стираются даже героические поступки, но мои воспоминания сотрет лишь смерть. В тот вечер здесь все бурлило и кипело. Алькальд Тарга вместе со своими людьми совершал обход, чтобы не позволить банде партизан прорваться в Торену и совершить здесь зверства, потому что маки приступили к захвату Валь-д’Арана, хотя вряд ли вы знаете, о чем идет речь. А в это время вышеупомянутый кандидат в Досточтимые, мученик и слуга Божий Ориол Фонтельес Грау, находился в школе, исполняя свой долг учителя. Уже было поздно, но он всегда задерживался в классе допоздна, поскольку превратил свою профессию в форму существования.