В лабиринтах развивающегося мозга. Шифры и коды нейропсихологии. А. В. Семенович
мозга («расщепленного мозга» и т. д.).
Второй – на синдромы нарушения (недостаточности, несформированности) психических функций (поведения) в норме и при разных формах патологии (органических, функциональных, психопатологических). Соответственно нейропсихологическая типология (синдромология) индивидуальных различий, искажений и/или нарушений психической деятельности обозначается как «нейропсихология памяти (речи, письма, счета, пространственных представлений и т. д.)». Это замечание принципиально, потому что довольно часто в исследованиях возникает путаница, связанная с постоянной сменой ориентиров, а это некорректно и не слишком грамотно.
Нейропсихологический синдром – закономерная совокупность, консолидация симптомов (патофеноменов), объединенных общим, единым механизмом – пораженным при патологии, регрессирующим в процессе старения или несформированным в онтогенезе – фактором[2].
Психологический фактор – главный герой нейропсихологии. Ему посвящены (в явной или неявной форме) все фундаментальные исследования; и это не случайно. Чтобы показать космизм этого механизма, приведу только один пример.
Из нейронаук известен многократно подтвержденный факт, что одним из важнейших факторов, обеспечиваемых мозговой структурой под названием «миндалина», или «амигдала», является выбор между двумя конкурирующими мотивациями. Понятно, что большинство этих исследований было проведено на животных, у которых мотивации в основном обеспечиваются врожденными механизмами. У человека, как известно, таковые дополнены культурно-исторически, то есть выбор идет уже как минимум между тремя-четырьмя мотивациями. Более того, этот выбор всегда предполагает наличие стратегии реализации этих мотиваций. У человека в отличие от животных их две: невербальная, соматогностическая (греч. soma – тело) по своему генезису, обеспечиваемая правым полушарием, и вербальная, речевая (левое полушарие). Следовательно, предыдущая цифра (пусть это будет 3) должна быть удвоена: мы получаем 6. Если же учесть количество взаимодействий между всеми перечисленными системами, то математически это описывается числом 6! (шесть факториал): 6!=6×5×4×3×2=720. Семьсот двадцать операций должна проделать несчастная амигдала, чтобы обеспечить каждому из нас адекватный выбор между мотивациями.
Думаю, что для читателя теперь очевидно, почему сегодня все журналы наполнены статьями о роли амигдалы в формировании шизофрении и других психозов, всевозможных видов патологической агрессии, сексуальных расстройств, депрессии и т. д. В амигдале не «локализованы» все эти формы поведения: ее недостаточность приводит к невозможности адекватного выбора между мотивациями, что и ведет к прогрессивному нарастанию разного рода дезадаптаций человека.
Ясно, что ситуация упрощена до уровня комикса: вообще не указаны цепочки прямых и обратных связей амигдалы с более высокими уровнями мозга и телом. Но и эта цифра, по-моему, впечатляет:
В учебном пособии Ю.В. Микадзе «Нейропсихология детского возраста» (2008) определение синдрома не включает понятие фактора. Соответственно и синдромы, и схема нейропсихологического анализа, описываемые им, не имеют ничего общего с луриевскими. Обращаю внимание на это, поскольку автор, таким образом, принципиально не разделяет взгляды А. Р. Лурия, хотя и упоминает в своей работе его имя. Развиваемая им «концепция метасиндрома» строится на «сложении» отдельных, случайным образом объединенных симптомов, не имеющих между собой ничего общего, кроме их констатации в протоколе и рассуждениях автора. Рекомендую также сравнить его понимание функций письма, счета и других ВПФ с соответствующими представлениями А.Р. Лурия и Л.С. Цветковой. Не имею ничего против создания новых научных школ, но корректным представляется все-таки оговорить в таких случаях свою