Маятник. Серия «Невыдуманные истории на ночь». Алексей Ракитин
Миронович действительно ушел?
– Дак я ж не видел, другой работы у меня здесь не было, вот я и не задержался, домой отчалил.
Дронов помолчал какое-то время, обдумывая услышанное.
– Скажи, Пётр, – доверительно наклонившись к свидетелю заговорил, наконец, он, – а каков был Миронович с покойной девочкой, с Саррой, то бишь: ласков ли, строг ли?
– Ласков был, даже оченно! Тут недели две назад такой случай вышел, – скорняк тоже понизил голос и украдкой оглянулся по сторонам, – Сижу я, значит, в кассе, на кухоньке, работаю. Так, хурду-мурду всякую тачаю… горностаевую пелеринку, – уточнил на всякий случай он, – Иван Иваныч Миронович тут же сидит, чай пьет. Заходит Сарра и говорит хозяину, что леденцов для его деток купила – и подает ему коробочку плоскую и сдачу в кулачке. А он ее так ласково-ласково по головушке погладил и в проборчик поцеловал.
– А как она на это отреагировала?
– Глазки потупила, а более ничего. Потом, когда она ушла, я спрашиваю у хозяина, у Мироновича то есть, зачем это Вы, дескать, делаете, она же ещё дитё совсем. А он так засмеялся и говорит: «Может быть, потом пригодится».
Ещё минут пять Дронов расспрашивал Лихачёва, но больше ничего существенного скорняк сообщить не мог. Помощник пристава предупредил скорняка, чтоб из города тот не отлучался и не позабыл явиться завтра к назначенному часу к следователю Саксу для официального допроса. Впрочем, последнее напоминание было лишним, сомнений в том, что скорняк примчится на допрос не было; Лихачева буквально распирала гордость от собственной причастности к такому невиданному приключению.
Между тем Черняк нашел интересную свидетельницу. Её была кухарка Рахиль Чеснова, готовившая для Беккеров. Она жила в этом же дворе, правда, по другой лестнице, арендуя маленькую тёмную комнатёнку на последнем этаже. Это была молодая ещё женщина, черноволосая и востроглазая, быстрая в движениях и острая на язык. Отвечая на вопросы Черняка, она металась по просторной кухне, где у нее в чугунках и кастрюлях что-то булькало, шкварчало, дымило. То и дело забегал на кухню кто-нибудь из детей, которых у нее оказалось трое, дергал мамашу за подол и получал то кусочек французской булочки, то яблоко, то чернослив.
– Да, я знала Саррочку, она была хорошая девочка, рассудительная, скромная, никогда ничего дурного за ней не замечалось. И при том совершенное дитя! – рассказывала сыщику Чеснова, – Тут соседский Колька канарейку на блошином рынке купил, так она эту канарейку из ложки поила. А как семейство их в Сестрорецк перебралось, она каждый день за кушаньями приходила. Я, знаете, живу тем, что людей кормлю: сейчас вот большой ремонт в бельэтаже рязанская артель ведёт, я всех и обслуживаю, девять душ. Так что и десятого человека накормить для меня не проблема. Саррочка как зайдет, бывало, так и примется рассказывать мне про свое житьё-бытьё. Да и то сказать – без родной матери растёт… росла, то есть… а с мачехой-то не ахти как ребёнку сладко.