Восхождение. Евгений Константинович Воронянский
так, как и тогда светило.
Точно так жеманная луна
Вглядывалась в полночь к нам в окошко,
Как теперь глядит на вас она,
Робко и таинственно немножко.
Все осталось вроде бы таким
Как тогда, когда нам счастье пело,
Но, увы, все это – только дым,
Наш костер погас, любовь сгорела.
Ты к нему приходишь, как ко мне,
Только сердце бьется по-иному,
И не то ты слышишь в тишине,
И целуешь как-то по-другому.
И совсем не так трепещет грудь,
И ланиты иначе пылают,
И похоже, но всего чуть-чуть,
Звезды с неба на тебя взирают.
Все похоже, только все не так,
Все запутано и все до боли ясно:
Тот же свет блестит в твоих очах,
Та же нежность теплится в руках,
То же все, вот только на устах
Поцелуя след застыл бесстрастно.
4.09.1983
* * *
Вот и осень ворвалась нежданно
Золотым увяданья дождем,
А грядущее так же туманно,
Что не хочется думать о нем.
Стелет листья встревоженный ветер
По обочинам сонных дорог,
Был вчера еще я добр и светел,
А сегодня без сил и продрог.
И предвестники скорых морозов,
Улетают на юг журавли,
И текут из души моей слезы,
Проникая до сердца земли.
5.09.1983
* * *
Он был для меня, что братишка родной,
Куда я ни шел, следом шел он за мной,
И радость, и горе, и скуку делил,
И водку хлестал, и подружек любил.
И чтобы нам так целый век не прожить –
В одном сене спать, одну девку любить!
Но как-то он мне одолжил сто рублей
На сто скоротечных беспомощных дней.
Сто дней пролетели, и вот он пришел,
А я как и был, так и встал нагишом,
И что тут поделать, он начал кричать,
Не дал в оправданье и слова сказать.
Он злобно рычал, матюком меня крыл,
Тюрьмою пугал, после «счетчик» включил.
Что я для него? Ему дай сто рублей.
На них он найдет сотню новых друзей.
Время ристалищ
Прошло, только все ж,
Продан товарищ
За ломаный грош.
Он стал для меня больше нежели враг –
Чужой, ненавистный, внушающий страх,
Пугал он кровавой десницей своей,
Он стал и судьею, и тенью моей.
Куда б ни пошел я , везде я встречал
Наветы его и звериный оскал,
И даже в кровати, когда засыпал,
Он бранью и местью меня доставал.
И вот в подворотне с ватагой хмельной,
От жадности бледный, от злости больной,
Он подкараулил меня и избил,
Я молча стерпел все, я знал – заслужил.
И с кровью, бегущей из губ и бровей,
Терял одного из своих я друзей,
Все время залечит, все память сотрет,
Но боль от ударов уже не пройдет.
Время