Алмазы Цирцеи. Анна Малышева
перегородка без острых деталей. Балконную дверь можно открыть снаружи, там есть кнопка. Нажмите и входите. Если не боитесь – полезайте.
Александра бросилась на балкон, но спустя полминуты вернулась с искаженным лицом:
– Слишком высоко. Неужели нельзя было впустить меня через дверь?
– Как вы могли заметить, там печати. Я не настолько в себе уверена, чтобы снять их, а потом незаметно заново приклеить. Кроме того, оба ключа, основной и запасной, унес следователь. Есть универсальный ключ у охранника, но вы ведь не хотите привлекать третье лицо?
Александра стянула с головы платок и медленно потерла им висок, морщась, как от сильного приступа боли. Она присела на край постели, дыша тяжело, неровно, ей как будто не хватало воздуха. Елена встревожилась:
– Вам плохо? У вас нездоровый вид!
– Мне многое пришлось пережить сегодня, – глухо ответила та, уставившись на пастельные цветы, вытканные по краям ковра, устилавшего пол. – Я как в кошмаре оказалась, и у меня такое чувство, что ничего не удастся сделать. Я боюсь высоты, но даже не в этом дело… Я бы справилась с этим. Мне просто страшно. Дошла до самого конца и вдруг испугалась. Почему убили этого курьера? Вы не знаете?
– Нет, а вы? – Елена подошла и села с ней рядом. Ее тоже внезапно пробрала дрожь, будто откуда-то подуло стылым и застоявшимся воздухом подвала. – Вы хотя бы догадываетесь?
– Я боюсь догадываться. Боюсь предполагать.
– Вы боитесь… Значит, это может быть как-то связано с вами?
Художница сделала резкий жест, словно отталкивая неприятный вопрос:
– Не знаю, слышите, не знаю! Но почему-то же его убили? Он пробыл в Москве всего пару часов… Что за это время случилось такого, что его решили застрелить? – Александра бросала в пространство один короткий вопрос за другим, не ожидая ответов, продолжая бессознательно терзать скомканный платок. – Значит, он привез проблему с собой, как сказали бы американцы. Ведь его не ограбили, нет? Деньги целы? А личные вещи?
– Я правда никаких подробностей не знаю, – вздохнула Елена. – Говорят, сегодня шел сюжет в новостях об этом убийстве. Следователь давал интервью на фоне панно. Дело получило огласку.
– Из-за этого проклятого тщеславного мальчишки я потеряла доверие клиента! – Александра так рванула за концы платок, что шелк заскрипел у нее между пальцев. – Ему, конечно, лестно сняться на фоне вещи музейного значения, порассуждать об убийстве иностранного курьера! Небось надеется прославиться, звездочку получить! А я, как только сюжет прокатился в новостях, лишилась права реставрировать это панно! Хозяин прислал мне на карточку комиссионные, а на телефон – эсэмэску с вежливым разрешением проваливать! Конечно, он не был заинтересован в огласке! Так дела не делают! Теперь панно увезут, и никто никогда его не увидит! Кому его доверят реставрировать? Что это будет за человек? Может, просто какой-нибудь ремесленник, не имевший дела со старинным дубом… Покроет все химическим лаком, чтобы красивенько