Саквояж со светлым будущим. Татьяна Устинова
не сразу сообразил, что Марья Петровна – это его Маша.
– А… она не звонила, потому что я не собирался заезжать. Если Марков занят, я не буду настаивать на встрече.
Ну, слава богу, он занят!..
Про Машины проблемы и странные телефонные звонки Родионов давно позабыл.
– Нет, нет, – заторопилась секретарша, – я сейчас спрошу. Может быть, вам пока кофе сделать или чаю зеленого? Или минеральной воды?
– Кофе и воды, – решил Родионов. Еще оставалась некоторая надежда на то, что издатель его не примет. Впрочем, что за глупости?! Разве когда-нибудь Марков его не принимал?
– Валентин Петрович, к вам Родионов.
Катя послушала, что говорит ей трубка, улыбнулась Дмитрию Андреевичу приятной улыбкой и вышла из-за конторки.
– Проходите, пожалуйста. Кофе я вам в кабинет подам.
Надо идти. Отступать некуда.
В просторном кабинете было привольно и прохладно, элегантно и стильно, однако богатство в глаза не лезло, не свисало со стен в виде полотен Айвазовского, не покрывало пол в виде шелковых китайских ковров, не торчало на столах в виде курительных трубок и пепельниц из чистого английского серебра. Впрочем, отсутствием вкуса Валентин Марков никогда не страдал, как и отсутствием чувства юмора.
– Здравствуйте, Валентин.
– Здравствуйте, Дмитрий! Рад вас видеть. – Рукопожатие у Маркова энергичное, ладонь сухая и прохладная. – Надеюсь, вы приехали нас порадовать?
Порадовать – это значит привезти рукопись. Разочаровать – это значит рукопись не привезти.
– Боюсь, что нет, – заблеял Родионов самому себе отвратительным тенорком, – я еще ее не закончил. Мне не слишком много осталось, но все-таки пока я не могу сказать, что дело идет к концу. Я стараюсь, но всякие обстоятельства…
Марков слушал, не перебивая. И про обстоятельства, и про то, что осталось немного, хотя на самом деле много, и про то, что на прошлой неделе у Родионова сделался насморк и из-за насморка он не мог полноценно трудиться, и еще про то, что в Москве жара, как обычно в конце мая, и про что-то столь же бессмысленное.
К концу речи Родионов себя ненавидел.
Марков же остался невозмутим, только чуть заметно пожал плечами под безупречной белой рубахой голландского полотна.
За это чуть заметное пожатие плеч, за странное выражение, мелькнувшее в лице издателя, за сигарету, которую он не торопясь вытащил и так же не торопясь прикурил, Родионов готов был его убить. Этот человек, почти одного с ним возраста и, насколько Родионову известно, не родившийся членом английской королевской фамилии, держался безукоризненно и очень продуманно – так, что тертый калач Родионов моментально начал чувствовать себя кругом виноватым и практически ни на что не годным.
– Я все понимаю, – произнес Марков и посмотрел на свою сигарету. – Но у нас план, и мы опоздаем, если вы продержите рукопись еще, скажем, месяц. А типография? Вы же бизнесмен, Дмитрий, и не можете не понимать, что такое… обязательства.
Родионов чуть не завыл.
Да,