Соловьиное эхо (сборник). Афанасий Фет
в Лувре, стоя перед Венерой Милосской, силился припомнить ваше стихотворение, в котором сжалось и спряталось то, что каждый должен чувствовать перед этой статуей, перед ее всепобедной красотой, смотрящей вдаль».
За границей общение Фета с литераторами не прекращалось – кроме Некрасова. В это время там оказались Тургенев, Полонский, Гончаров, Боткин. Их пути перекрещивались то во Франции, то в Италии. Больше всех Фета по-прежнему привлекал Тургенев – долгими вечерами они вспоминали Россию, вели разговоры о поэзии, часто спорили.
В письмах к друзьям на родину Тургенев делился впечатлениями о пребывании Фета за границей: «Скучает до исступления – ничего не понимает изо всего, что вокруг него происходит, вне своей лирики он плох…»
В Париже произошло важное событие в жизни Фета: в августе 1857 года он отпраздновал свадьбу – женился на Марии Петровне Боткиной, сестре критика В. П. Боткина. Приданое жены помогло Фету обрести то материальное благополучие, о котором он мечтал и которого не имел бы, женившись на Марии Лазич…
Когда Фет вернулся на родину, он отправил послание Тургеневу – звал домой и его. В стихотворении выражалось настроение человека, который дышит полной грудью только под небом милой отчизны и не завидует яркой красоте чужих земель.
«Томов премногих тяжелей»
Многолетним отношениям с И. Тургеневым и Л. Толстым в мемуарах престарелого Фета уделено главное место. Но есть еще одно дорогое для русской литературы имя – имя Тютчева, дружбой с которым Фет чрезвычайно гордился, хотя биографически эта связь выглядит гораздо скромнее. Зато в творчестве Фета она оставила след заметный. И не только в стихах.
…В 1859 году в журнале «Русское слово» появилась статья Фета «О стихотворениях Ф. Тютчева». Фету уже приходилось выступать со статьями, но на этот раз он рассуждал о деле особенно близком, в котором был хорошо осведомлен и кровно заинтересован, – о поэзии. Поясняя свою мысль, он прибег к одному из заграничных впечатлений:
«Два года тому назад, в тихую осеннюю ночь, стоял я в темном переходе Колизея и смотрел в одно из оконных отверстий на звездное небо. Крупные звезды пристально и лучезарно глядели мне в глаза, и по мере того, как я всматривался в тонкую синеву, другие звезды выступали передо мною и глядели на меня так же таинственно и так же красноречиво, как и первые. За ними мерцали во глубине еще тончайшие блестки и мало-помалу всплывали в свою очередь. Ограниченные темными массами стен, глаза мои видели только небольшую часть неба, но я чувствовал, что оно необъятно и что нет конца его красоте. С подобными же ощущениями раскрываю стихотворения Ф. Тютчева. Можно ли в такую тесную рамку (я говорю о небольшом объеме книги) вместить столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии! Если бы я не боялся нарушить права собственности, то снял бы дагерротипически все небо г. Тютчева с его звездами 1-й и 2-й величины, т. е. переписал бы все его стихотворения. Каждое из них – солнце, т. е. самобытный светящий мир, хотя