Инфанта (Анна Ягеллонка). Юзеф Крашевский
давно я не видела её такой оживлённой, такой заинтересованной и занятой, как сегодня повестью этого карла. Жалинская и то имеет на неё зло, постоянно на неё дуется и жалуется…
Она не докончила.
– Если бы так меня спросили, – пробормотал Талвощ, – я давно бы эту ягу и землеройку выпроводил отсюда на четыре ветра.
– Цыц! – ответила, оглядываясь, Заглобянка. – Принцесса её сносит и даже любит, хоть она ей очень докучает. И мы должны сносить.
– Но она всем уже кость в горле.
Девушка улыбнулась и, кивнув головой Талвощу, тут же возвратилась к принцессе.
Литвин сел на скамейку при дверях и размышлял, что делать.
Думал он о принцессе или Досе – трудно было понять – брови его стягивались, руки напрягались и опускались, он думал так, даже забыв об ужине, когда подросток от пана Конецкого, охмистра принцессы, а, скорее, его заместителя, потому что у Анны его давно уже не было, прибежал напомнить, что миски были на столе, а с едой не ждали никого. Талвощ поплёлся за ним.
Крайчий и подчаший, напрасно стремясь принцессу к брату не подпускать, когда это оказалось невозможным, тянули встречу брата и сестры до последнего дня перед отъездом Августа из Варшавы и постарались о том, чтобы была как можно короче.
Когда обозный Карвицкий припомнил королю эту обязанность и настаивал на приёме Анны, король назначил день, согласился без труда и не показал уже ни малейшего пренебрежения и неохоты. Он чувствовал в этих последних часах своей жизни, что вина недоразумения не лежала на принцессе, но на нём одном.
Справедливое возмущение Анны вызвало то, когда обманом с её двора выкрали для короля Ханну Заячковскую. Крайчий и подчаший старались гнев сестры обрисовать такими красками, что разъярили короля до наивысшей степени. Стремились потом, пользуясь этим, чтобы примирения не допустить, разносили слухи, клеветали на Анну и, если бы не старания Карвицкого и Жалинских, возможно, до перемирия никогда бы не дошло.
Объявленное прибытие принцессы, которую её тогдашний охмистр Конецкий и Жалинская хотели сопровождать, выгнало обоих королевских фаворитов, не смеющих показаться на глаза Анне. Они должны были скрыться, равно как более деятельные их помощники.
На эту аудиенцию был назначен утренний час; заранее объявили, что больного короля сестра долго задерживать не могла, и никакими жалобами и сожалениями не беспокоила. Доктор Фогельведер один собирался быть свидетелем встречи, так как Карвицкий хотел остаться у двери, которую охранял недостойный, развратный жулик Княжник.
Встать с ложа король не мог, не думал; покрыли его шёлковым плащиком и он остался лежать с прикрытыми ногами.
Действительно, это был для обоих торжественный час; принцесса Анна знала наверное, что брата уже не увидит живым, что имела попрощаться с ним навеки. И он так же не надеялся выжить и чувствовал себя по отношении к сестре виноватым. Одно то, что он сам был очень несчастным, должно было выхлопотать ему прощение.
С того времени, как они с Анной не виделись, перемена