С начала до конца (сборник). Ольга Аникина
За строением кто-то был. Там стоял некто, и он не просто там стоял, а разговаривал, вернее, кричал на кого-то, а тот, другой, даже не оправдывался, а просто тихо что-то отвечал.
– Как ты могла это сделать! …Зачем! За что! Да это не было бы проблемой! Да какая разница! Какая теперь уже разница! …Ты понимаешь, что это – конец! Да, именно конец света. Для меня! Для меня это конец света! Понимаешь ты это, дура? Что?.. Нечаева! А ты что здесь делаешь?!! А ну быстро марш к автобусам! Я сказал!
Последняя фраза была обращена ко мне: Золотарид стоял напротив меня, красный и злой, с мокрым лицом, наверное, он был весь тоже в арбузном соке, а его жена молча стояла рядом и тоже смотрела на меня. Я чувствовала себя самым ужасным на свете преступником.
– Александр Викторович, я хотела…
– Я сказал, все по автобусам, Нечаева! Все! Быстро! По автобусам! Твою мать…
И вот я разворачиваюсь, изумлённая и испуганная чем-то, спотыкаюсь, бегу обратно и кричу:
– Витька, Мишка!.. По автобусам, уезжаем!
– Уезжаем!
Они бегут, и я бегу, и у них прекрасные белые арбузы, целых три, а у меня ни одного, и я выпрашиваю у мальчишек один, а они дразнятся и не дают мне ничего, только хохочут и обзывают меня шваброй.
– Уезжаем!
И мы садимся в салон, душный, раскалённый, и Золотариды пересчитывают нас, а я рассказываю на ухо подружке, что там сейчас было за складом, рассказываю, поглядывая на воспитателя, а он оборачивается и смотрит на меня, оглядывается только один раз, но очень зло, и лицо его – красное и блестящее. И я замолкаю. Потом Золотарид кричит на мальчишек, грозится им, что они останутся без полдника, а те вопят и не слушаются, какая может быть столовая, когда весь автобус набит лучшим в мире полдником, подарками с бахчи.
Потом автобусы долго едут вдоль берега, и за окнами – синее и жёлтое, только синее и жёлтое. Мальчишки орут, поют песни, хохочут, а Золотарид всю дорогу молча сидит на своём переднем сиденье, опустив голову, сидит, сгорбившись, и не оборачивается. Он, наверное, объелся арбузами и спал всё время, пока мы не приехали обратно в лагерь.
Луковище
У неё была такая странная, горькая фамилия – Луковище.
– Только никому не говорите, что вы моя тётя, – когда Лёша мямлил и куксился, его тело делалось угловатым, а лицо мягким и бесформенным. – Я сказал, что вы просто родственница. Дальняя родня жены. Если можно, не распространяйтесь. Без обид, тёть Сань?
Саня улыбнулась. Она не обиделась. Не до жиру, как говорится.
Она вообще, кажется, перестала обижаться. На время или навсегда перестала – неизвестно, но с обидами было ещё тяжелее, чем без них. Так что – спасибо. Приютили – спасибо. Поддержали – спасибо. Не вышло – тоже всё в порядке.
Снег дребезжал за окном, снег, похожий на телепомехи – нервный, горизонтальный, расплывчатый. Снег, город, Саня. Геометрические фигуры, и – точка. Из-за стойки администраторов хорошо просматривался