Госпожа. Л. С. Хилтон
моей жизни нарастал, я работала все упорнее и упорнее, но почему-то продолжала ощущать какое-то… нетерпение. Как будто чего-то ждала, но сама не знала чего. Единственным, что доставляло мне тогда искреннее удовольствие, были занятия с Машей. Да, она придумала свою жизнь, ну и что? Она заново создала себя, совсем как я, и разве можно винить ее в желании сделать мир более ярким и интересным, чем ее ограниченное существование? Это чувство было мне слишком хорошо знакомо. Я обожала ее рассказы, ее аккуратную черную фигуру в огромном кресле в клубах табачного дыма. У меня никогда не было бабушек и дедушек, но, наверное, я была бы рада иметь такую бабулю, как Маша.
Мы встречались раз в неделю и начинали с мучительного повторения склонения русских существительных, а потом курили и болтали о том о сем. Маше, естественно, нравились сигареты «Собрание» с золотым фильтром, и я обычно покупала ей пачку по дороге на урок. Однажды она с наслаждением уселась в шезлонг с сигаретой и чашкой крепкого чая без молока, и я спросила, знает ли она, кто такой Павел Ермолов.
– Он отвратительный человек! – воскликнула Маша по-английски.
Мы могли бы общаться и на итальянском, но Маша любила практиковаться в английском и изъяснялась на нем вполне понятно, хотя и немного странно выбирала слова. Моя учительница утверждала, что по-английски ее научил говорить некий знаменитый любовник в пятидесятые годы. Иногда он становился английским композитором, иногда – американским писателем. Однажды она обмолвилась, что это был сам Стэнли Кубрик, но быстро сообразила, что с ним вполне могла бы говорить и по-русски.
– А почему?
– Он совершил много ужасных вещей в моей стране. Он и его братия.
– А что такого сделал Ермолов?
– Я точно знаю, что он убийца!
– Правда, что ли? – спросила я по-русски.
– Несколько лет назад в Москве Ермолов захотел построить новый жилой квартал. А жителей старого квартала он просто убивал. Одного за другим. Каждый день люди умирали. И под конец все уже были настолько напуганы, что отдали ему свои квартиры за бесценок.
– Он мне работу предлагал, – задумчиво произнесла я, – а я отказалась.
– Рада слышать! Насильники они все!
Особого внимания на инсинуации Маши я не обратила. Для начала она даже в Москве ни разу не была, а такие жуткие слухи ходят насчет всех богатых русских. Я попробовала еще раз завести разговор на эту тему, но Маша уже пустилась в рассуждения о том, сколько несчастий выпало на долю ее любимого народа. Я с удовольствием слушала ее очень индивидуальную версию европейской истории, время от времени перемежавшуюся шлягерами из ее старого репертуара. Ее голос стал хриплым от времени и сигарет (она с радостью начала курить, как только ушла со сцены), и хотя даже в лучшие годы она смогла стать лишь хористкой в театре «Ла Фениче», мне ее пение казалось просто великолепным.
Однако в тот вечер, вернувшись домой уже ближе к вечеру, я никак не могла выкинуть