Исход. Павел Патлусов
кузница, осталась неповреждённой.
– Что кричите? – подошёл к пленникам Онуфрий, зло пнув ногою Асыка. – Не шумите! А ты Михаил внимательно следи за ними, а то шаман может что – то с тобой проделать.
– Как он проделает, если ноги и руки связаны?
– А язык – то не связан…
– А-а-а-а, – задумался ватажник. – Надо вырезать…
– Погоди, – как он тебе объяснит дорогу к Священному дереву. А?
– О-о-о
– Глаз не смыкай с них.
– По-своему что-то лепечут.
– Пусть чешут языки, – махнул рукой Сундуков направляясь к двум ватажникам, которые уже спали крепким сном, не взирая дурной запах, от сгоревших человеческих тел.
В своем подземном убежище Татья начала замерзать, и потому, под утро, приблизилась ближе к колу; там было теплее, но дурной запах мог вызвать сильный кашель. Поэтому Татья под самый кол не заползала. Под землёй она прекрасно слышала все передвижения ватажников; от каждого шага земля вибрировала. Татья невольно подметила: каждый человек имеет свой звук в земле. Особенно ей не нравился тяжелый, гулкий звук, который по силе превосходил звуки других бандитов; она даже не могла дать такому гулу характеристику, но подумала: такой человек Земли не жалеет.
Наступило утро. Солнце озаряло землю скупыми лучами также как и в предыдущий день, но что-то в долине реки Сылвы изменилось: в воздухе кружила неизгладимая тоска, печаль. Юрты и колы ещё продолжали дымиться, сладковатый запах человеческих трупов в утренней свежести чувствовался сильнее, чем ночью.
– Пора идти, – забеспокоился атаман, сморщив «дубоватый» нос и подёргав окладистую бороду.
– Пусть подсохнет, – закапризничал Николай. – Роса.
– Лучше уж вымокнуть, чем здесь на вонючем пепелище сидеть, – возразил ему Сундуков, поднимаясь с ложа.
– Надо было вначале шкурки бобров у них взять, а потом жечь, – с возмущением высказался Михаил.
– Надо! – заскрипел зубами Онуфрий. – Иди посмотри на Тихона и Арсения, – все бы на копьях были, дурень! Иди лучше к вогулам и ведите их с Афоней сюда, – пора выходить на дерево.
Через небольшой промежуток времени вогулы, подтыкаемые в бока ножами, стояли возле ватажников.
– Ярык, не надо их вести к Священному дереву, – по-вогульски сказал Асык. – Примем здесь смерть вместе с нашим народом.
– Нет смысла, – ответил шаман.
– Глянь, атаман, – воскликнул Михаил. – Лопочут, суки. – Он ткнул ножом Асыка в бедро. Асык даже глазом не повёл.
– Ты, собака, что делаешь, – набросился на него Онуфрий. – Не смей дековаться43 над проводниками!
Одновременно он подмигнул ватажникам; его заступничество было не более чем театральной позой «доброго» дяди.
– Почему нет смысла? – начал вновь разговор Асык с шаманом.
– Наш поход имеет смысл в качестве мести – вот и всё.
Надеюсь, тебе уже нет никакой разницы когда в этот день, кстати, чудесный для смерти, ты уйдешь
Дековаться – издеваться, насиловать, мучить.