Крымская война. Соотечественники. Борис Батыршин
ваемого сетевого варварства. Люди обосновались на Луне и Марсе. Пока мы отстаем от наших собратьев, уже добравшихся до спутников планет-гигантов, но ведь они много раньше нас вступили на космическую тропу! К тому же трудно переоценить наш вклад в области исследований метрики пространства-времени – а ведь именно это проложило путь к освоению Солнечной системы, и скоро откроет Объединенному Человечеству и дорогу к звездам.
Историки науки порой говорят о событиях, приведших к созданию Оси Времени, как о цепи случайностей. Случайно физики набрели на «эффект хронопробоя»; случайно к нам угодили «попутчики», моряки «Алмаза» и «Заветного»…
Я не согласен со столь механистической точкой зрения. Движениями отдельных молекул в объеме газа управляет случайность, но все вместе они подчиняются законам, регулирующим состояние вещества. Шестьдесят три года назад случилось то, что должно было случиться согласно законам Познания, столь же непреложным, как и законы термодинамики. Возможно, это произошло бы несколько позже, и не в России… хотя я не в силах представить другую страну, другую, если хотите, цивилизацию, которая смогла бы столь полно воплотить в жизнь возможности, открывшиеся перед человечеством…»
Часть первая
«Уходили мы в бой и в изгнание…»
Глава первая
I
«Минулъ годъ съ того дня, какъ начались мои испытанія. 23 октября 19-го года пришлось оставить вмѣстѣ съ колонной добровольцевъ родной городъ. Я покинулъ домъ не по своей волѣ – мнѣ нечего было ждать, кромѣ преслѣдованій, вѣдь я считался царскимъ чиновникомъ и могъ быть разстрѣлянъ какъ заложникъ.
Уходили отъ большевиковъ всѣ, кто могъ. Шли подъ дождемъ и въ морозъ въ легкомъ одѣяніи, безъ вѣщей и денегъ, не зная куда…»
Ноябрьский ветер рвал из рук тетрадку. Это была уже четвертая – еще три, исписанные от корки до корки, он таскал с собой от самого Чернигова, по бесчисленным эшелонам, вокзалам, гостиничным номерам. Дневник был последней ниточкой, связывающей Адриана Никоновича с прежней жизнью. Жена умерла за два года до войны. Дочь Ольга поступила сестрой милосердия в санитарный обоз дроздовцев и после новороссийской катастрофы оказалась сначала в Констанце, а потом в Греции, откуда и переслала отцу письмо. Это само по себе казалось чудом: почта давно не действовала, да и постоянного адреса у Адриана Никоновича не имелось. Он устроился в технический отдел службы тыла армии Врангеля, где и нашло его послание.
Ольгин муж (хирург военного госпиталя, с которым она сошлась в эвакуации) собирается в Америку. И слава богу – супруге врача не придется думать о хлебе насущном, не то что ему, путейскому инженеру. Казалось бы: в России, из которой его уносят ветра эмиграции, полно дел. Война и смуты привели железные дороги и подвижной состав в плачевное состояние, хороший специалист нужен любой власти, но… Чиновник Департамента путей сообщения еще мог рассчитывать, что новая власть простит ему вицмундир и седьмой классный чин, но вот служба у Врангеля… нет, Адриану Никоновичу не хотелось в пресловутые подвалы ЧК!
На борт он поднялся в числе последних. Суда, предназначенные для эвакуации, были сплошь старые корыта: котлы изношены, холодильники текут, подшипники – слезы. Рабочие портовых мастерских разбежались, да и какие мастерские в убогом керченском порту? Пришлось наспех собирать ремонтные бригады, и, пока другие грузились на пароходы, Глебовский пытался оживить старые механизмы, чтобы они хоть на последнем издыхании, а дотянули до Константинополя.
Миноносец «Живой», на котором исправна была одна машина из двух, был набит людьми, как жестянка сардинами. Отдельная каюта, обещанная Врангелем («Господин инженер, еще немного постарайтесь, всех надо увезти! Потом отдохнете, я распоряжусь вам каюту…»), осталась на пароходе «Мечта» – Адриан Никонович уступил ее приват-доценту Осиповичу с женой и дочерьми. На «Мечту» грузили керченские учреждения: интендантство, пограничную стражу, комендатуру. Беженцы перебирались на пароход с угольной баржи: ее подогнали к борту, и люди, порой немолодые, тучные, карабкались по трапу, роняя саквояжи и узлы. Высоченный форштевень океанского чудовища нависал над ними, и солнце, ненадолго выглянувшее из-за туч, вызолотило буквы на борту. Это и правда была мечта – надежда на спасение, на новую жизнь, которую черт знает как начинать на чужбине…
Приняв на борт семь тысяч человек, «Мечта» прощально взревела сиреной и выползла на рейд. А Глебовский вернулся в мастерские. Если не успеть с починкой, буксирный катер «Херсонес», назначенный «Живому» в сопровождение, так же гуднет и уйдет на запад. Капитан «Херсонеса» обещал ждать до последнего, но и ему не хотелось отваливать от пирса под перестук красных пулеметов.
Они успели. В три часа пополудни «Херсонес» поволок миноносец на внешний рейд. На окраинах уже постреливали – то ли шалили очумевшие от безвластия бандюки, то ли входили в город передовые разъезды красных. Погода портилась, накрапывал дождь. Глебовский, сжевав припасенную сайку, устроился под парусиновым тентом и раскрыл тетрадку.
– Слыхали, Федот Демьяныч,