Игра в свои ворота. Роман Борисович Медведев
ночи и там снова придет ОНА…
***
В детский сад (увы, не мамин) меня отдали в возрасте четырех лет. До этого со мной сидела смотрительница. Я плохо ее помню. Пожалуй, только связанный с ней случай, когда я опрокинул себе на руку чашку с оставленным ею только-только вскипевшим киселем. Я истошно визжал, с ужасом взирая на огромные волдыри, наступавшие на руку, а няня достала из сумки образок и неистово крестилась на него… Но мы продолжали дружить. С ней я научился еще до сада худо-бедно распознавать алфавит и даже начал что-то карябать на бумаге.
Когда меня привели первый раз в детский сад, я, прежде всего, поразился живописи на стенах. Это были: банальные цветочки, паровозы в облаках, чудовищных размеров винни-пух и горы. Именно горы я помню по сей день. Снежные верхушки, из-за которых выглядывало, может быть, чересчур оранжевое, солнце. Но и с ним они искрились ледяными кристалликами, представившимися моему воображению. В них даже прорастали ели. Тогда мне казалось, что ничего более чудесного я не видел и уже не увижу. Впоследствии, закончив школу, я специально пришел снова в свой садик с тем, чтобы непременно взглянуть на те прекрасные горы. Но, увы, к тому времени неизвестный художник «насадил» вместо них березовую рощу.
Открыв рот и уставившись на рисунок, я стоял, показалось, вечность. Мама улаживала кое-какие вопросы с воспитательницей и давала ей ценные наставления, которые та (конечно же!) должна была выполнять. А я стоял и не замечал никого вокруг. Передо мною раскинулась горная цепь. Затмившая с такой легкостью действительность и все детские страхи, присущие новому месту.
Но реальность слишком скоро напомнила о себе. Несмотря на то, что я беспрекословно шел по утрам в сад и даже хотел туда идти, там все как-то сразу оказалось против меня. Отношения со сверстниками не заладились. Я не умел играть «как надо» и совершенно не умел давать сдачи. Посему, хоть я и был почти на голову выше остальных детей в группе, все равно впал в разряд беззащитных особей жалкого свойства. Ежедневная порция пинков и подзатыльников от не принявших меня детей составляла лимит общения с ними. Мой ответный рёв был высшей наградой для одногруппников.
Как опытный пастух, ведомая стадом, воспитательница моей группы не разменивалась на сантименты. Ее личные заботы не уживались с индивидуальностью на работе. В конце концов, предполагаю, рассуждала она, характер ребенка – забота родителей. А тарифная сетка оплаты ее труда не несла премиальных за жертвенность. Посему, воспитательница обычно давала брейк ближе к концу наших сражений и отводила меня в отдаленный угол спальни. Там она совала мне в руки первую попавшуюся игрушку и, поводя перед носом толстым наманикюренным пальчиком, советовала ни к кому не лезть и играть самостоятельно.
Это был добрый с ее стороны совет. Во многом, восприняв именно его, очень часто и еще с самого раннего возраста, мне пришлось научиться подключать фантазию и пытаться забыть об одиночестве, играя с вымышленными друзьями в придуманном мире. Что с успехом и получалось. Я не припомню даже, что