Сын цирка. Джон Ирвинг
непривычно, так это ненависть к Инспектору Дхару, но тем не менее он был звездой.
Что же касается разлученных после рождения близнецов, то по иронии судьбы это излюбленная тема индийских сценаристов. Подчас разлука близнецов происходит в госпитале, или во время шторма, или при столкновении поездов. Как правило, один из близнецов идет по тропе добродетели, а другой погрязает во зле. Обычно для их встречи есть какая-то зацепка – может быть, порванная банкнота в две рупии (у каждого близнеца – ее половинка). И подчас в момент, когда они готовы убить друг друга, из кармана одного из близнецов вываливается клочок в полрупии, а в нем вся разгадка истории. Воссоединившись таким образом, близнецы обращают свой праведный гнев на реального негодяя, безусловного подонка (должным образом представленного зрителям на ранней стадии этой нелепой истории).
Как же Бомбей ненавидел Инспектора Дхара! Но Дхар был реальным близнецом, действительно разлученным при рождении, и подлинная история Дхара была более невероятной, чем история, состряпанная в голове индийского киносценариста. Более того, почти никто в Бомбее или даже во всем штате Махараштра не знал истинную историю Дхара.
Оказывается, доктор – сценарист
Стоя на девятом грине и ощущая ступнями нежный покров из розовых лепестков бугенвиллей, доктор Дарувалла мог засвидетельствовать ненависть, которую этот придурковатый главный садовник-индус испытывал к Инспектору Дхару. Деревенщина притаился сбоку от Фарруха, получая насмешливое удовольствие оттого, что Дхару, притворяющемуся инспектором полиции, пришлось играть эту роль в непосредственной близости от настоящего трупа. Затем доктор Дарувалла вспомнил свою первую реакцию на прозвучавшее подозрение, что бедный мистер Лал стал падшей жертвой для стервятников; он вспомнил, как и сам с таким же удовольствием усмехнулся. Что он прошептал Дхару? «Вот работа для вас, инспектор». Фарруху было донельзя стыдно за эти слова.
Если доктор Дарувалла испытывал смутную вину за то, что очень мало знал и о родине, и о приютившей его стране, и если его самоуверенность исходила лишь из того, что он, в общем, был посторонним как в Бомбее, так и в Торонто, то более явно и болезненно доктор терзался по поводу чего-то такого в себе, что ставило его на одну доску с низами: с нищим уличным тупицей, с обычным простолюдином, короче – с человеком толпы. Если он чувствовал всего лишь неловкость, оттого что является обычным инертным жителем и Канады, и Индии, каковая инертность объяснялась недостатком знаний и опыта, то его охватывал ни с чем не сравнимый стыд, когда он ловил себя на том, что думает «как все». Он мог быть чужаком, но он также был и снобом. И здесь, пред лицом самой смерти, доктор Дарувалла был унижен очевидным отсутствием в себе оригинальности, а именно – он открыл, что пребывает на одной волне с абсолютно тупым и неприятным садовником.
Доктору было так стыдно, что он сразу же переключил свое внимание на убитого