Жестокая реальность (сборник). Илья Деревянко
хук[5] в челюсть, без сознания рухнул на пол. Через несколько минут обыск подошел к концу. На столе высилась груда кастетов, велосипедных цепей и несколько ножей.
– Коля, собери эту дрянь, на обратном пути выбросим.
Я слегка поморщился. Сильно разболелась голова, и я понял, что нужно закругляться.
– Всем встать к стене, руки не опускать. А ты, Монах, иди сюда.
На Монаха жалко было смотреть. Весь его апломб бесследно исчез, губы дрожали, лицо покрылось каплями пота, а глаза затравленно бегали из стороны в сторону. Хрипло дыша, он неуверенно сделал маленький шаг вперед.
– Давай-давай, топай ножками, – подбодрил его я, – ближе, еще ближе!
Боль в голове неожиданно утихла. Холодная ненависть переполняла душу. Я не чувствовал ни капли жалости к этому подонку. Перед глазами встало бледное измученное личико Нади, и я с трудом удержался, чтобы не нажать спуск. Монах остановился на расстоянии двух шагов.
– Что ты хочешь со мной сделать? – Его голос напоминал скулеж побитой шавки.
– Сейчас узнаешь! – Я резко выбросил вперед правую ногу, и Монах, согнувшись пополам, свалился на бетонный пол.
– Коля, приготовь угощение!
– Смотрите внимательно, щенки, – обратился я к остальным, которые, не опуская рук, смирно стояли вдоль стены. – Вы думаете, что эта скотина – супермен, этакий Робин Гуд районного масштаба? Впрочем, вряд ли вы можете думать, ведь у вас нет мозгов, да и, кто такой Робин Гуд, наверняка не знаете. Черт с вами, дело не в этом. Сейчас вы увидите, что ваш шеф – чмо, петух[6], которому место под нарами и с которым ни один уважающий себя блатной за стол не сядет, даже если очень захочет есть.
Коля тем временем брезгливо развернул принесенный сверток, положив его на пол перед лицом Монаха. Тот пришел в себя и уже не лежал, а стоял на четвереньках. В свертке находился кусок собачьего кала.
– Ты хочешь жить?! – обратился я к Монаху, наведя ему в лицо дуло пистолета.
Он беззвучно разевал рот, с ужасом глядя на меня.
– Говори, сволочь! – Я пнул его ногой в лицо.
– Да… – прошептал он разбитыми губами.
– Тогда ешь!
– Что это, что это?.. – бормотал Монах, с отвращением и страхом глядя на «угощение».
– Это говно, – терпеливо объяснил я, – и ты, сука, будешь сейчас его жрать!
– Нет! – В голосе Монаха появились решительные нотки. – Нет, нет, нет! – завопил он в истерике, распаляя себя и черпая в крике мужество.
Я молча ждал, пока он успокоится. Наконец вопли стали стихать.
– Это твое последнее слово? Ну что ж, тогда ты сдохнешь!
Медленно подняв руку, я тщательно прицелился чуть левее его головы и плавно нажал спуск. Оглушительно грохнул выстрел. Пуля ударила в бетонный пол и срикошетила, к счастью, никого не задев. Монах тряс головой. Взгляд его сделался совершенно безумен.
– Жри, – повторил я. – В следующий раз не промахнусь.
Ничего не соображая от
Короткий удар в боксе.
Пассивный гомосексуалист, которого уголовники на зоне используют вместо женщины. Самая низшая каста в лагерной иерархии.