Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник). Густав Эмар
его скорбью: он понял, в какую бездну увлекает Францию слепая восторженность народа. Герой Лоди и Пирамид шел исполинскими шагами к избранной цели, и ослепленная толпа стремилась за ним с громкими рукоплесканиями. Это был уже не Бонапарт, но еще и не Август. Это был Цезарь, которому достаточно было протянуть руку к императорской короне, чтобы завладеть свободой, так дорого обошедшейся Европе.
Пробил последний час республики. Граф де Шатогран понял, что роль солдат девяносто третьего года кончена, что впредь все стремления Франции будут подавлены и поглощены славой одного человека. Граф с грустью покорился, переломил шпагу и навсегда простился с отечеством, оплакивая разлуку с Францией и судьбу страны. По возвращении на остров Сент-Кристофер он словно заключил себя в неприступную крепость, которую больше не покидал.
Таков граф де Шатогран. От каждой новой блестящей победы, которой добивалась империя, он содрогался, словно раненый лев. Исполинская мечта о воссоздании трона Карла Великого страшила его. Уже начиная с восемьсот девятого года он предвидел год восемьсот четырнадцатый, и его предчувствие сбылось. Он глубоко скорбел об этом, потому что за разбитым титаном видел предсмертные муки, в которых содрогалось тело Франции, изнемогающей в борьбе. И все же он остался верен своей клятве и своим убеждениям: он отверг все императорские предложения.
Узнав о революции восемьсот сорок восьмого года, он с грустью воскликнул: «Где восторженность семьсот девяносто второго года? Правительства насильно не навяжешь, каким бы именем ни называли его. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Былая трагедия оборачивается жалким фарсом». С той поры он больше ни словом не касался политических событий.
Живет граф патриархально, в окружении семьи, но взгляд его постоянно прикован к Франции, за которую он проливал кровь на двадцати полях битв и из которой сам себя добровольно изгнал, понимая, что более никогда ее не увидит.
Мы с капитаном слушали этот простой и прекрасный рассказ с глубоким сочувствием.
– Черт возьми! – вскричал Дюмон. – Да этот ваш граф де Шатогран – преславнейший человек!
– Да, – согласился Дюкрей с доброй улыбкой, – это человек великой души, способный на любую жертву, и дни свои он закончит в безвестности, вдали от отечества, для которого столько сделал.
– Неблагодарность народов – вот венец, возложенный Богом на великих граждан! – подытожил слова Дюкрея капитан.
– Однако я не скажу более ничего. Завтра вы увидите графа и сами сможете судить о нем… Господа, вот гаванские сигары. Ручаюсь, они просто превосходны.
– Еще одно слово, – сказал я, выбирая сигару.
– Я слушаю.
– Граф де Шатогран также является потомком какого-то знаменитого флибустьера…
– Знаменитейшего, быть может, из всех, потому что слава его всегда оставалась незапятнанной. Он не был жесток, как его друг Монбар Губитель, не был жаден, как Морган, не был свиреп, как Олоне. Он не был мстителен, как