Калининград. Городские прогулки. Алексей Митрофанов
что такое революция, воинствующие безбожники, закрытие церквей и атеизм вообще. На первых порах деятельность государственной власти сводилась к регистрации религиозных общин (разумеется, по большей части протестантских) с тем, чтобы пасторы хотя бы где-нибудь официально значились, а не превращались в так называемых «бродячих проповедников». При этом инструкции были достаточно мягкие: «для оформления регистрации религиозного общества требуется заявление, подписанное не менее чем двадцатью совершеннолетними местными жителями».
Впрочем, там же значились ограничения: «Не допускается совершение каких-либо религиозных обрядов в государственных, общественных учреждениях и на предприятиях».
Но немцам было не до того. «Верующие активности большой не проявляют, – писал уполномоченный А. Глазких, – так как все хотят уехать… Молитвенные здания в порядок не приводятся. Многие из них только носят названия, а по сути большинство – это подвалы в разрушенных зданиях, которые не могут быть использованы для других целей».
Разумеется, особенности немцев не сводились только к их религиозности. Ведь это были люди совсем иной культуры и притом воспитанные отнюдь не в духе Ленина и Маркса. Не удивительно, что поначалу коренные кенигсбержцы продолжали вести себя так, как привыкли при капитализме. А на столы новых начальников Восточной Пруссии ложились рапорты: «Доношу, что владелец магазина Фор Алла по улице Луизен Аллея д. 49 производит обмен готовой обуви и одежды на продукты, что подтверждают обнаруженные в шкафу четыре пары полуботинок, нательное белье и продукты: сахарный песок – 0,450 кг, мука пшеничная 0,750, фасоль – 0,1, табак легкий – 0,2. Продукты обнаружены вторично. Прошу возбудить ходатайство перед зам. в/коменданта по гражданскому управлению о наложении штрафа на Фор Аллу в сумме 20 000 марок за нарушение прав торговли. Ст. л-т Кузнецов».
Но, несмотря на разность в воспитании, жизнь в одном городе способствовала объединению народов. Люди учили языки друг друга, ходили в гости и объединялись в интернациональные семьи. И в 1947—1948 годах, когда начались переселения немцев в «советскую зону оккупации в Германии», было пролито немало слез и немало расстроено судеб.
Один очевидец, в те времена совсем маленький мальчик, вспоминал: «Я помню, как в январе сорок восьмого года по нашему Сталинградскому проспекту, сейчас проспекту Мира, несколько дней шли на товарную станцию… немцы, немки, их дети. Они шли, можно сказать, налегке, с одним-двумя чемоданами, узлами, катили маленькие тележки, измученные, покорные, смирившиеся со своей судьбой, зачастую голодные.
Они покидали свою землю, ту, где родились, жили, трудились, растили детей.
В один из этих дней, я это постоянно вспоминаю, к нам в подъезд, а мы с братом стояли в нем и смотрели, как бредут немцы, вошла немка и со слезами на глазах просила, умоляла дать немного хлеба для своих голодных детей, так она говорила на ломаном русском языке.
Я