Застывшее эхо (сборник). Александр Мелихов
жаден и хитер, но и хитрость его говорила не об уме, но исключительно о подлости, которая хозяевам жизни была просто в падлу. Устами гопника глаголет архаика: веками, тысячелетиями человеческий ум не был предметом поклонения – люди всегда поклонялись храбрости и щедрости. Мудрый законодатель, вроде Ликурга, еще мог войти в какой-то национальный пантеон, но тем, кто умеет хорошо устраивать сугубо личные дела, не ставили памятников ни тогда, ни сейчас.
Научный ум (но не социальный интеллект) обрел право на память потомства только где-то с эпохи Ньютона, а уж нашему брату еще лет триста было не до того. Нищая, но гордая Джейн Эйр так отвечала возлюбленному, предлагавшему ей половину своего огромного состояния: «Уж не думаете ли вы, что я еврей-ростовщик, который ищет, как бы повыгоднее поместить свои деньги?» Где тут видна зависть? И почему бы этой почти святой страдалице, готовой скорее умереть, чем поступиться принципами, не сказать просто «ростовщик», не еврей? Тем более что евреи в романе больше ни разу не поминаются?
В век Просвещения Мэтью Тиндал в нашумевшей книге упрекал евреев не только в жадности, но и в кровожадности: даже испанцы не могли бы перебить такую массу индейцев, если бы не находили примера в ветхозаветных преступлениях евреев, а Уильям Уорбертон доказывал истинность Откровения тем, что Всевышний избрал для этого «самый грубый и подлый народ среди всех народов мира». Однако ни среди хулителей, ни среди защитников евреев об их уме никто ни разу даже не заикнулся.
Любая опасность обостряет и антисемитизм – своего рода неспецифическую реакцию вроде повышения температуры. Наполеон, сосредоточивший в своей личности героическую грезу французского народа («хочет того же самого, что последний из его гренадеров, только в тысячу раз сильнее»), имел еще меньше причин завидовать евреям, чем моя родная шпана: «Евреи – это подлый, трусливый и жестокий народ», – но хотя бы ослабить «поразившее его проклятие» можно лишь путем смешанных браков: «Большое количество порочной крови может улучшиться только со временем». Однако для этого нужно разрушить изоляцию евреев, сделав их обычными гражданами, что и побудило Наполеона даровать евреям гражданское равенство. В поисках нового органа, посредством которого он мог бы влиять на евреев разных стран, новоиспеченный император задумал собрать в Париже Великий Синедрион; из затеи ничего не вышло, но звон покатился. «Англия была также основным центром пропаганды французских эмигрантов, решительно настроенных, как и все эмигранты, выступать в роли политических подстрекателей. Главный печатный орган эмиграции "ЛАмбигю" в 1806–1807 годах посвятил целую дюжину статей Великому Синедриону» и в конце концов открыл, что «узурпатор сам был евреем». А через пятьдесят лет более пятидесяти английских и американских авторов независимым образом «пришли к выводу, что Антихрист уже пришел в образе Наполеона III и что он уже заключил союз с евреями!»
Правда, в самой Великобритании периода расцвета «навязчивый страх