Сновидения Ехо (сборник). Макс Фрай
меня за ограду. Сказала:
– Отсюда уже можно уйти Темным Путем. Из сада, впрочем, тоже не запрещено, просто мало у кого получается. Очень уж хорошо я его заколдовала в Смутные Времена. Теперь такие предосторожности вроде бы ни к чему. Но расколдовывать лень. Пусть уж остается как есть. Хорошего тебе дня.
– Спасибо, – поблагодарил я. – День и так-то складывался лучше некуда. А с вашим пожеланием – даже не знаю, чем он закончится. Но заранее рад, что прожить его предстоит именно мне. А не какому-то чужому дяде.
Леди Сотофа вдруг обняла меня – крепко и сердечно, как в старые времена, когда я чувствовал себя рядом с ней любимым внуком, приехавшим на каникулы. И тогда я окончательно понял, что вернулся. И не куда-нибудь в очередной из пригрезившихся мне Миров, а домой.
– Отлично мы с тобой потанцевали, – сказала она. – А теперь проваливай. У меня куча дел.
Темным Путем я так и не воспользовался. Пошел пешком в надежде, что это поможет собраться с мыслями. Потому что невыразимое счастье невыразимым счастьем, а необходимости найти и обезвредить, в смысле разбудить нашего гениального сновидца никто не отменял.
Однако как я ни пытался сосредоточиться, мысли мои норовили разбежаться в стороны и, по возможности, спрятаться где-нибудь под кустом. Их можно понять, уродись я сам столь неказистой немудреной мыслишкой, тоже предпочел бы скрыться от позора.
Брел, одним словом, как пьяный. Столько всего вдруг сразу со мной случилось – изумрудно-синее море, накрывшее город, музыка, этот нелепый танец с леди Сотофой, и разговор, освободивший меня от почти непосильного груза, который я, оказывается, все это время таскал за собой, сам того не замечая.
На мосту Кулуга Менончи меня поймала Меламори. То есть натурально изловила, как кошка замечтавшуюся птицу. Но есть не стала, просто обняла, прямо на глазах у прохожих и сновидцев; первым, впрочем, было пока не до нас, приходили в себя после давешнего наводнения. А что до вторых – кому какое дело, что им однажды приснились два человека в странных просторных одеждах, развевающихся на речном ветру, которые стояли обнявшись на мосту, и человек, что пониже ростом говорил:
– Я тебя искала – не по-настоящему, тогда бы послала зов. А просто играла с собой в такую игру: встречу, не встречу? Выиграла, как видишь. Только поздновато, вода уже ушла. Ну как ты? Что у тебя происходит?
Надо отдать мне должное, я почти сразу вспомнил, кто она такая. И не стал скрывать, что обрадовался. И даже отверз было уста, чтобы сказать – ничего особенного, встретил на набережной Сотофу, очень хорошо поговорили, поставила она мне голову на место, сразу же надо было к ней бежать, а я, дурак, как всегда…
Но вместо этого почему-то произнес:
– И все, чем смерть жива и жизнь сложна, приобретает новый, прозрачный, очевидный, как стекло внезапный смысл[8].
Глаза у Меламори стали круглыми, как у буривуха, в которого она умеет превращаться, по крайней мере, иногда.
– Макс,
Отрывок из стихотворения Арсения Тарковского «Дерево Жанны»: