Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.. Виталий Пенской
«после юрьевского взятья… по немецким городом»[132]. По всему выходит, что с осени 1557 г. основное внимание Москвы было обращено в Поле, отчасти – на наказание ливонцев за их «неисправленье». Эти росписи составлялись в обычном порядке, по раз и навсегда заведенному образцу, а вот то, что последовало за этим в «немецкой стороне», выглядит сплошной импровизацией за счет сил и средств, находящихся на месте, – «силы новгородской и псковской». Похоже, что в Москве не ожидали, что военная машина Ливонской конфедерации находится на грани полного распада, и не были готовы ковать железо, пока оно горячо. Потому, на первых порах, Иван и его бояре решили не торопиться и прибрать Нарву, которая, казалось, сама просилась в руки, заодно проверив, не было ли ошибочным зимнее впечатление о бессилии конфедерации. Набеги на нарвскую округу, строительство шанцев и блокада города с моря вместе с двумя бомбардировками должны были убедить нарвитян в том, что худой мир лучше доброй ссоры, что как будто и получилось.
Прибыв на место, Басманов и Адашев сперва отправили в Нарву «сказати государьское жалованье», однако «ругодивцы», придя в себя после памятной бомбардировки, «солгали», ответив русским воеводам, что-де они не посылали своих послов к русскому государю с тем, чтобы «от маистра отстати». Заподозрив неладное, Басманов отправил за реку «сторожи за Ругодивом по Колываньской дороге» (и, судя по всему, не только на эту дорогу, но и на другие тоже, полностью перекрыв сообщения Нарвы с внешним миром) наблюдать за действиями противника[133]. И предусмотрительность воеводы, как оказалось, была отнюдь не лишней. Причина, по которой нарвские бюргеры решили, что достигнутое ранее предварительное соглашение их ни к чему не обязывает, была более чем очевидна. Как писал русский летописец, отправив послов к Ивану IV, они «к маистру тотъчас послали, чтобы их не выдал». Похоже, что после отъезда Крумхаузена в Москву в Нарве одержали верх его противники.
И Фюрстенберг откликнулся на очередной призыв о помощи, «прислал князьца Колываньского, да другого Вель янского», а с ними ратных людей, конных 1000 да пеших 700 «с пищалми», да с нарядом, почему «ругодивцы промеж собою и крест целовали, что им царю и великому князю не здатца…»[134]. Действительно, после долгих приготовлений феллинский комтур Г. Кеттлер сумел собрать под своим началом небольшую рать (согласно данным с «той» стороны – около 800 чел., в том числе 500 конных)[135]. С этим силами он подступил к Нарве и 20 апреля разбил лагерь в 4 милях от города[136].
К тому времени положение в городе сложилось критическое. 23 апреля нарвские ратманы отписывали в Ревель тамошним «лучшим» людям, что городская казна пуста, кнехты на грани бунта, и, чтобы город не остался без защиты, они вынуждены конфисковать товаров в городских пакгаузах на 8 тыс. марок и обложить всех торговцев и домовладельцев Нарвы дополнительным 10-пфенниговым налогом для того, чтобы изыскать средства на плату гарнизону[137]. 27 апреля ратманы
Там же. С. 172–175.
Никоновская летопись. С. 294.
Там же. С. 294–295.
Согласно Реннеру, под начало Кеттлера прибыли со своими людьми комтур Ревеля Ф. фон Зигенхофен, йервенский фогт Б. фон Шмертен, зоннебургский фогт Х. Вульф и везенбергский фогт Г. фон Амштенрайде. Согласно упоминавшейся ранее росписи, вместе они выступали в поход с 1 тыс. всадников, Рига же должна была выставить 500 кнехтов с артиллерией (
Briefe. Bd. II. S. 101.