Вопрос и ответ. Патрик Несс

      Конец первой книги

      – Шум тебя выдает, Тодд Хьюитт.

      Голос… из темноты…

      Проморгавшись, я открываю глаза. Вокруг сплошные тени и размытые пятна, все кружится, кровь кипит в жилах, в голове каша, я не могу думать и… снова моргаю. Так, погодите… стоп-стоп, мы ведь только что были на площади, я держал ее на руках, и… она умирала…

      – Где она? – выплевываю я в темноту, чувствуя во рту вкус крови.

      Мой голос хрипит, Шум вдруг вздымается алым ураганом и ревет: ГДЕ ОНА?!!

      – Здесь вопросы задаю я, Тодд.

      Этот голос…

      Его голос.

      Откуда-то из темноты.

      Откуда-то сзади.

      Незримый мэр Прентисс.

      Я снова моргаю, и из мглы начинает вырисовываться огромный зал. Единственный источник света – круглое окно высоко-высоко под потолком. Стекло не прозрачное, а цветное: на нем нарисована наша планета с двумя лунами. Косые лучи света выхватывают из темноты только меня.

      – Что вы с ней сделали? – спрашиваю я громко, смар-гивая свежую кровь, которая заливает глаза.

      Тут я понимаю, что вытереть лицо не могу, потому что руки связаны у меня за спиной. В груди поднимается паника, я пытаюсь высвободиться из пут, дышу часто-часто и снова кричу во всю глотку:

      – ГДЕ ОНА?!

      Из темноты вылетает кулак, бьет меня в живот.

      Я сгибаюсь пополам и сознаю, что привязан к деревянному стулу, причем рубашки на мне нет – осталась где-то на пыльном склоне. Меня тошнит прямо на ковер, узор на котором повторяет рисунок на оконном стекле: Новый свет с двумя лунами… снова, и снова, и снова…

      Я начинаю вспоминать… Мы были на площади, куда я прибежал с нею на руках, прижимая ее к себе, уговаривая потерпеть, пока мы не доберемся до Хейвена, а уж там ее обязательно спасут…

      Но в Хейвене мы не нашли спасения, в Хейвене были только он и его люди, они вырвали ее из моих рук…

      – Заметил, что он не спросил: «Где я?», – произносит голос мэра у меня за спиной. – Его первыми словами были: «Где она?», и в Шуме звучало то же самое. Любопытно.

      В голове и животе стучит, я снова прихожу в себя и вспоминаю, как дрался с ними, дрался до последнего, пока меня не ударили прикладом в висок, и тогда я провалился в черноту…

      Проглатываю ком в горле, проглатываю панику и страх…

      Теперь всему конец, так ведь?

      Конец всему.

      Мэр поймал меня.

      Мэр поймал ее.

      – Тронете ее хоть пальцем… – выдавливаю я.

      Живот все еще болит от удара. Передо мной возникает мистер Коллинз, наполовину скрытый тенью, – мистер Коллинз, который выращивал кукурузу и цветную капусту и ухаживал за лошадьми мэра… и который теперь стоит надо мной с пистолетом на поясе и винтовкой за спиной, выставив перед собой кулаки.

      – Да ее, похоже, и до нас уже изрядно «тронули», Тодд, – говорит мэр, останавливая мистера Коллинза. – Бедняжка!

      Я стискиваю оплетенные веревками руки в кулаки. Мой Шум до сих пор смахивает на вязкую кашу, но мистер Коллинз вскидывается, стоит мне вспомнить ружье Дейви Прентисса… и как она падает мне на руки, охая, и всюду ее кровь…

      Тут мой Шум становится еще краснее: я вспоминаю, как бью Дейви Прентисса кулаком в лицо, тот падает с коня, нога цепляется за стремя, и его тащит прочь, будто огромный мешок с мусором.

      – Что ж… – говорит мэр Прентисс, – это хотя бы объясняет таинственное исчезновение моего сына.

      Ей-богу, со стороны кажется, что ему весело.

      Голос мэра звучит еще уверенней и властней, чем в Прентисстауне, а рядом с тишиной, которая расходится от него во все стороны и которую я уже слышал на площади Хейвена, теперь зияет такая же тишина мистера Коллинза.

      У них нет Шума.

      У обоих.

      Единственный Шум в этом зале принадлежит мне – он мычит и визжит, как раненый теленок.

      Я выкручиваю шею, пытаясь разглядеть мэра, но шея затекла и болит, поэтому я вижу только, что сижу в луче пыльного разноцветного света посреди зала. Зал такой огромный, что стены еле-еле виднеются вдалеке.

      Постепенно из темноты проступает маленький столик; что на нем лежит, не рассмотреть. Лишь тускло поблескивает металл, и этот блеск, уж поверьте, не сулит ничего хорошего.

      – В его мыслях я по-прежнему мэр, – доносится голос. Веселый и беззаботный голос.

      – Теперь он президент Прентисс, – ворчит мистер Коллинз. – Заруби это себе на носу.

      – Что вы с ней сделали? – спрашиваю я, снова пытаясь обернуться и морщась от боли в шее. – Если вы хоть пальцем ее…

      – Ты прибыл в город сегодня утром, – перебивает меня мэр, – и у тебя ничего не было, даже рубашки, только девчонка