Пушкин в воспоминаниях современников – друзей, врагов, знакомых…. Викентий Вересаев
есть, отличные блины там пекут, – хотите, пошлю за блинами?». Он с первого раза побрезгал, поморщился. «Харчевня, говорит, грязь». – «Чисто, будьте благонадежны, говорю, сама не стала бы есть». – «Ну, хорошо, посылай, – вынул две красненькие, – да вели кстати бутылку шампанского купить». Дядя побежал, все в минуту спроворил, принес блинов, бутылку. Сбежались подруги, и стал нас Пушкин потчевать: на лежанке сидит, на коленях тарелка с блинами – смешной такой, ест да похваливает: «Нигде, говорит, таких вкусных блинов не едал!» – шампанское разливает нам по стаканам… Только в это время в приходе к вечерне зазвонили. Он как схватится с лежанки: «Ахти мне, кричит, радость моя, из-за тебя забыл, что меня жид-кредитор ждет!». Схватил шляпу и выбежал, как сумасшедший.
Цыганка Таня (Татьяна Демьяновна) в передаче Б. М. Маркевича. Соч. Б. М. Маркевича.
СПб., 1885, т. XI, стр. 132134.
Чрезвычайно любопытны рассказы Нащокина об образе жизни Пушкина в приезды его в Москву в последние годы его холостой жизни и все годы женатой. Из них видим, как изменились привычки Пушкина, как страсть к светским развлечениям, к разноречивому говору многолюдства смягчилась в нем потребностями своего угла и семейной жизни. Пушкин казался домоседом. Целые дни проводил он в кругу домашних своего друга на диване, с трубкою во рту и прислушиваясь к простому разговору, в котором дела хозяйственного быта стояли часто на первом плане. Надобны были даже усилия со стороны Нащокина, чтоб заставить Пушкина не прерывать своих знакомств и выезжать. Пушкин следовал советам Нащокина нехотя.
П. В. Анненков. Материалы, 209.
Пушкин здесь. Как бы ты думал, – его ругают наповал во всех почти журналах. «Северная Пчела» говорит даже, что он картежник, чванится вольнодумством пред чернью, а у знатных ползает, чтобы получить шитый кафтан и проч. Мои отношения к нему прежние, т. е. очень хорошие. Он зовет тебя в Москву: «Что не летит этот к нам ворон, здесь для него столько трупов». Мне очень жаль, что эти площадные брани его слишком трогают, как бывало тебя. О, irritabile genus![5]
Говорят, что он женится на Ушаковой-старшей и заметно степенничает.
М. П. Погодин – С. П. Шевыреву, 23 марта 1830 г., из Москвы. Рус. арх., 1882, III, стр. 161.
Хомякова научал завести речь с Надоумкой (Н. И. Надеждиным) о романтизме и т. п., чтоб заманить в разговор Пушкина с Надоумкой и внушить ему лучшее мнение; и наоборот, чтоб заставить Надоумку уважать более Пушкина. Вечер был у меня. Говорили более об естественнословных предметах. Смеялись много: «Полевой не сам пишет романы, а Ушаков», – сказал Максимович. План романа Полевой отдал Свиньину. – «А историю-то не от него ли получил?» – сказал Языков. Свиньин вывел в люди Полевого. «Да это не беда», – возразил Максимович. «Как не беда?» – закричали все. Я показывал зверей друг другу весь вечер. – Пушкин кокетничал, как юноша, вышедший только что из пансиона.
М. П. Погодин. Дневник, 23 марта 1830 г.
П-н и его совр-ки, XXIII–XXIV, стр. 105.
Я
О раздражительное племя! (лат.) Имеется в виду латинская поговорка: «О раздражительное племя гениев!».