Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева. Геннадий Алексеев
испугались? – спросила она.
– Испугался, – признался я чистосердечно.
– Не торопитесь! – сказала она после минутной паузы и улыбнулась знакомой кокетливой улыбкой, приставив пальчик к щеке.
– Куда не торопиться-то? – спросил я и проснулся во второй раз, уже по-настоящему. Ноги у меня были подогнуты, а на краю постели, как мне показалось, была примятость – будто кто-то здесь только что сидел. Мне почудилось также, что в комнате пахнет какими-то незнакомыми духами.
Проблема преемственности – забота посредственностей. Творческое бессилие легко оправдать заботой о сохранении культурных ценностей.
Мой город. До отчаянья, до умопомешательства, до сладкой обморочности, «никогда не падал, однако, в обморок». Что я без него? Куда я без него? Кто я без него? Вдруг полез из меня отвергаемый мною Мандельштам.
Русская проза и поэзия середины XX столетия оказалась на обочине скоростной автострады мировой литературы.
«А куда спешить? Мы и пешком доплетемся».
Два пьяных офицера. Один полковник, второй подполковник. Первый стоит, качаясь на каблуках, изгибаясь назад и с трудом удерживая равновесие. Второй по-женски льнет к нему и кладет щеку на его полковничий погон. В глазах его пьяные слезы умиления. Подходит третий офицер – майор, высоченный мужчина. Обнимает за плечи первых двух и хохочет, и что-то говорит, и что-то бубнит пьяно – не разберешь. Славное российское воинство.
28.5
Еще совсем недавно был я поклонником Цветаевой. Ныне же Марина Ивановна быстрехонько удаляется от меня, широко, по-цветаевски шагая. (Громогласие, мужеподобие, агрессивность, европофобия.) При всей остроте и свежести ее поэтической формы ее мышление не поднялось над уровнем русского стереотипа.
Оказывается, мне снятся цветные сны. Сегодня приснилось: где-то на даче, зимой, вышел на крыльцо в синем халате. «Откуда взялся этот халат?» – подумал я во сне. – «Не было у меня такого синего, василькового халата!»
Говорят, что цветные сны снятся гениям и безумцам. Стало быть, я безумец.
Все люди разные. Даже простейшие, вульгарнейшие обыватели не лишены индивидуальности. Отчего же в творчестве столь часто господствует унылое единообразие? Почему пишущие картины, симфонии, романы и поэмы боятся заглянуть в колодцы своих душ – ведь каждая душа – колодец? Почему предпочитают они коситься на соседа справа и соседа слева или глядеть в спину идущего впереди? Один из печальных симптомов массового сознания.
29.5
Пришел знакомый португалец. Черный, короткий, весьма потертый плащ, на боку шпага в помятых ржавых ножнах, правый глаз закрыт черной перевязью.
Сидели на кухне, пили портвейн (увы, не португальский). Рассуждали о странности времени и о капризах избалованных женщин. Он вспомнил о своей Динамене и прослезился.
Около полуночи вышли из дому. В небе сияла круглая полная луна. Время от времени на нее наползали прозрачные серебристые облака.
– Не провожайте меня, – сказал он и, коснувшись моей ладони холодными