Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина. Виталий Тихонов
московского строя хотя и отталкивалось от мыслей Ключевского о двойственном характере власти великого князя, совмещавшего права вотчинника и государя[332], тем не менее имело более законченный (хотя и менее объективный) вид. Мысль Бахрушина была ближе к идее М.К. Любавского об окончательном переходе вотчинного мышления в управлении к государственному[333]. Стоит отметить, что такой взгляд на сущность государственного строя Московского царства отличался большей сложностью, чем несколько односторонние концепции, заключавшиеся в абсолютизации его вотчинного характера[334]. К сожалению, эти идеи были с «радостью» восприняты многими ангажированными западными специалистами[335].
Вотчинная система начала формироваться еще в XIV в. и оформилась в общих чертах к началу XVI в. В изображении Бахрушина установившийся социально-политический строй «всюду немилосердно давил все самобытное, все жизнеспособное, все казавшееся ему опасным или неудобным»[336]. Основой порядка стала бюрократия. Несмотря на гипертрофированную централизацию, Московское государство, по мысли автора, было весьма устойчивым, поскольку соответствовало «органическому развитию страны и общества»[337].
Анализ историографии, посвященной социально-политическому развитию России XVI в., являлся важной частью работы. Молодого исследователя не удовлетворил взгляд Н.М. Карамзина на Ивана Грозного. Бахрушин справедливо отметил, что тот «глядел на Иоанна глазами кн. Курбского»[338], что не позволило ему объективно подойти к оценке этого исторического деятеля. Большим шагом вперед стали книги С.М. Соловьева. Его мысль о том, что деятельность Ивана Грозного была обусловлена задачами государственного строительства, а не личными побуждениями правителя, привлекала молодого историка. По мнению Бахрушина, концепция Соловьева «является наиболее цельным, наиболее близким к истине, хотя… и она страдает некоторой односторонностью, некоторыми неточностями»[339]. Автор среди таких неточностей указывал на представление Соловьева об целенаправленности деятельности царя и на то, что боярская оппозиция носила узко-сословный характер. Более адекватное понимание устремлений бояр Бахрушин находил у Ключевского и Милюкова. Ему импонировала идея, что «в основании боярских притязаний лежала именно удельная традиция, но под влиянием исторической эволюции значительно переработанная»[340]. «Действительно, – пишет исследователь, – в середине и конце XVI в. поздно было говорить о борьбе с удельными порядками… Московский государь имел дело не с сепаратистскими тенденциями удельных князей, а с неудобными для него правительственными требованиями их потомков»[341]. Более того, по мнению автора, оппозиционные настроения охватили не только боярство, но и все общественные классы: «Русская жизнь… боролась против Московской кабалы»[342]. В общественных
Например:
Например:
АРАН. Ф. 624. Оп. 1. Ед. хр. 350. Л. 120 об.
Там же. Л. 121 об.
Там же. Л. 124 об.
Там же. Л. 129 об.
Там же. Л. 136 об.
Там же. Л. 137.
Там же. Л. 140–140 об.