Жар предательства. Дуглас Кеннеди
архитектуру. Стоя в дверях балкона, я добрых десять минут наблюдала за работой мужа. Меня восхищали точность и глубина его восприятия, поразительное умение выдерживать линию, погруженность в выполняемую работу, кроме которой, казалось, он ничего вокруг не замечает, жесткая самодисциплина, просыпавшаяся в нем, когда он рисовал. Я смотрела на него и ощущала странный прилив любви к этому очень талантливому, взбалмошному человеку.
Я ушла с балкона и организовала собственное рабочее место: ноутбук; блокнот «Молескин»[45], купленный перед отъездом; старая авторучка «Шейфер»[46], принадлежавшая моему отцу, – красная, с хромированной отделкой, напоминавшей гребни на винтажном «шевроле». Отец всегда заполнял ее красными чернилами, что неизменно забавляло маму. «Вся твоя жизнь сводится к тому, чтобы запасаться красными чернилами», – частенько говорила она ему. Но отец однажды объяснил мне, что этот цвет он любит за сочный оттиск, что тот оставляет на бумаге:
– Как будто написано кровью.
Только я собралась сделать в своем блокноте первую алую запись, ожил телефон на тумбочке у кровати. Я сняла трубку и услышала голос портье, сообщившего мне:
– Здесь внизу вас ждет учитель французского.
Месье Пикар оказался весьма расторопен, ведь репетитора я попросила его найти только вчера.
Я направилась из номера, а Пол крикнул мне вдогонку:
– Человек, что будет давать тебе уроки, кто бы он ни был, нуждается в работе. Больше, чем на семьдесят пять дирхамов в час, не соглашайся.
– Но это же всего девять долларов.
– Здесь это большие деньги, поверь мне.
Спустившись в вестибюль, я увидела у стойки портье застенчивую молодую женщину. Несмотря на то что пришла она в хиджабе – в головном платке, позволявшем видеть все ее лицо целиком, – на ней были синие джинсы и цветастая блузка, которая, даром что полностью скрывала ее шею и плечи, смотрелась бы вполне уместно в обществе 1960-х годов. Этакий налет хиппового шика в стиле ретро. Сразу было видно, что перед вами молодая женщина, застигнутая на границе двух несопоставимых миров.
Я протянула ей руку. Она пожала ее. Рукопожатие у женщины было некрепкое, ладонь влажная – верные признаки того, что она пребывает в крайнем волнении. Стараясь избавить ее от смущения, я жестом предложила ей пройти к двум пыльным креслам в углу вестибюля, где мы могли бы побеседовать в спокойной обстановке, и попросила портье принести нам два стакана мятного чая. Женщина страшно робела и, казалось, была готова во всем мне угождать. Звали ее Сорайя. Берберка с самого юга страны, из области, расположенной в глубине Сахары. Сорайе было двадцать девять лет, она преподавала в местной школе. Ненавязчиво расспрашивая ее о том о сем, я выяснила, что Сорайя окончила университет в Марракеше и даже год проучилась во Франции. Визу ей продлить не удалось, и она вернулась домой. Языки были ее страстью. В дополнение к местным – арабскому и французскому, –
«Молескин» (Moleskine) – торговая марка итальянской компании «Modo & Modo», производящей канцелярские товары, преимущественно записные книжки. Классический «молескин» представляет собой черный блокнот в твердом переплете, запирающийся на эластичную ленту, с закладкой ляссе, а также кармашком для визиток на задней обложке. Отличительной особенностью блокнотов является первая страничка, куда вписывают имя владельца.
«Шейфер» (Sheaffer) – амер. компания по производству элитных ручек для письма. Основана в 1907 г.