Нарбоннский вепрь. Первая книга трилогии «Наследники Рима» в новой редакции 2017 года. Борис Толчинский
с вами пребываем в разных измерениях, – улыбнулась София. – Нашему народу почти безразлично, кто им правит. При всякой власти аморийцы остаются аморийцами, господами мира. Столичные интриги – дело столичной элиты: надо же и нам чем-то занять себя! А у вас иначе: если вы уйдёте, ваши подданные потеряют то немногое, что у них осталось.
«Она права, – подумал Крун. – Только одно недоговаривает: страна господ есть страна рабов. Амореи – рабы своих богов и своего уклада. Поэтому им безразлично, кто стоит у власти. А галлы – воины, не рабы. Чтобы править воинами, кто угодно не сгодится!»
– Мой сын осуждает меня, – в порыве ответной откровенности вымолвил Крун. – Поэтому я не могу уйти сейчас.
– А ваша дочь?
– Я не хочу об этом, – грубо отозвался герцог.
Однако София Юстина, ничуть не смутившись, взяла Круна за предплечье и, на мгновение прильнув к его могучему торсу своим волнующим телом, мягко проговорила:
– Вы слышали о моём несчастном брате, ваша светлость?
Комок встал в горле герцога, парализуя речь. А София смотрела на неотрывным внимательным взглядом и, чтобы что-то ответить, Крун отрицательно качнул головой: о брате Софии он ничего не слышал.
– Мой сводный брат Овидий, кстати, сын родной тётки Его Высочества Эмилия Даласина, был любимцем моего отца. Отец прочил Овидия в преемники, и Овидий сам мечтал сделать карьеру первого министра. В восемнадцать лет он уже выступал здесь, на Форуме, и право же, речи его были хороши! Мне тогда едва исполнилось одиннадцать, но я помню, с каким восторгом принимали его слушатели. А в двадцать лет, – София сделала паузу, – в двадцать лет мой брат Овидий Юстин скончался.
Крун вздрогнул, настолько неожиданным оказался для него финал этого рассказа. Холод промчался по его членам; перед глазами промелькнуло лицо Варга. Крун осипшим голосом спросил:
– Вашего брата убили?
– О, нет, его не убили. Овидий умер от редкой болезни. Мы, аморийцы, достигли высот в медицине, мы умеем лечить многие тяжёлые болезни… но не ту, которая свела в могилу моего старшего брата. Боги решили его судьбу. И я осталась у отца одна. Я, единственная и неповторимая София Юстина, – она усмехнулась, но Крун сумел уловить не только показное самолюбование, но и что-то ещё, о чем мог лишь догадываться; с каждой минутой, проведённой с ней, София казалась ему всё более сложной и загадочной натурой.
– Я получила блестящее образование, – продолжала она. – Ни у кого не возникало и сомнений, кто продолжит путь Юстинов, наше служение Державе Фортуната. И я старалась, я так старалась…
«Вот оно что, – внезапно понял Крун, – у неё не было выбора! Смерть брата сразу превратила её из подростка в политика. Она старалась быть такой, какой её мечтали видеть отец и все остальные. Бедный ребёнок!»
Ещё вдруг понял герцог, что София говорит с ним не на привычном аморийском языке, а на галльском, и произношение её столь безупречно,