Исчезнут, как птицы. Виктор Николаевич Никитин
вагонов и разбитая крынка молока на рельсах. Вот и теперь ровесница его бабушки побелевшими от напряжения руками вонзилась в поручень, стараясь не пропустить более ловкую и молодую соперницу. Она всё продолжала ехать в эвакуацию. А Гостев, подталкиваемый в спину, думал, что в конечном счёте все эти испытываемые неурядицы не более чем гримасы марионеток, сидящих внутри человека и слепо бунтующих против истинного в нём, – дёргая его за нитки, будучи сами в подвешенном и взвинченном состоянии, они же воображают себя хозяевами. Выказать досаду, нагрубить – значит, признать за ними силу. И он молчал, когда ему заехали локтем в живот, больно наступили на ногу. Подталкиваемый в дверь крепкой стеной, на которую не дай Бог оглянуться и увидеть то, что на ней написано, он уговаривал себя воспарить над обыденностью и мелочной суетой. Это ему удалось, когда он приткнулся к компостеру, хотя на него по-прежнему давили. Он уже не дышал; а на него дышали, ощупывали его, как свою сумку, залезали в него, как в свой карман. И он думал – что ему ещё оставалось? – о том, что страдая, расходуешь себя на вымысел. Расход – это и есть жизнь. Вот же они, её объятия, которые стараешься терпеливо переносить, потому что, когда в одном пассажире из ста локтями расталкивается агрессивная отзывчивость, поневоле затронутыми становятся все. Да сколько раз наблюдал Гостев, как маленький скандальчик развивался в тяжёлую и опасную эпидемию, для погашения очага которой требовалось вмешательство водителя и он даже останавливал автобус.
Но вот одна маленькая девочка, совсем рядом с Гостевым, болтая ножками на коленях у мамы, беззаботно пропела: «Мы едем, едем, едем в далёкие края, хорошие соседи, весёлые друзья!» – и он ей не поверил. Не мог он этого ни спеть, ни подумать.
Жарко было, душно. В приоткрытое окно влетал не свежий воздух, а пыль вперемешку с уличным шумом и выхлопами всё тех же автобусов, другого транспорта. Гонки. Ралли.
Девочка, мотая косичками, снова завелась: «Мы едем, едем, едем…» «Куда? Куда мы едем?» – подумал Гостев. Он отметил что-то болезненное в её лице. Да мы все тут больные, решил он, у меня вон целый континент болен.
Пустыня. Африка. Он облизал сухие губы. Очень хотелось пить. Солнце стояло высоко. Раскалённый песок обжигал пятки. Обувь он потерял. Какая досада… Язык – шершавая подошва. Солнце стекает тонкой струйкой по ложбинке позвоночника… Он шёл первым вдоль гребня песчаного холма. За ним кто-то ещё тащился. Он не оглядывался. Тесно в груди, тесно в голове. Он чего-то ждёт. Он куда-то идёт. Далеко в стороне едва различимой точкой пронеслась машина. Наверное, из Парижа. Наверное, в Дакар. Мир понятий, мир функций, производных от понятий, мир людей, производных от приданных им функций. Стоп. Остановка. Совсем недолго. Снова в путь. Движение приносит результат. Видение на горизонте: пальмы, глинобитные стены, приятный ветерок от небольшого озера. Вода. Наконец он добрался до оазиса. Он попросил напиться. Его попросили закомпостировать абонемент. Он вздрогнул и очнулся.