Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения. Владимир Рыжков
золотая луна, спокойные воды озера жидким серебром блестят в ее свете. Над поверхностью Тожонкуля стелется тонкий серебристый туман, все небо сплошь усыпано яркими звездами.
Холод на поляне, однако, жуткий, около нуля градусов, и мы поскорее расходимся по палаткам и забираемся спать в теплые мягкие спальники.
А наутро повторяется наш ежедневный ритуал.
Первым, пока все еще спят, поднимается Сергей – с ранними лучами солнца, в шестом часу утра. Он бежит к озеру, умывается в нем и фотографирует своим длинным массивным объективом разнообразные красоты рассвета. Вторым вылезает из заледеневшей палатки Слава, он ярко выраженный жаворонок, ему тоже не спится по утрам. Они вдвоем затевают костер, ставят котелки с водой на огонь, шуршат чем-то в припасах. Это своим чередом будит проводников, что спят неподалеку прямо на земле, на попонах и седлах, завернувшись в толстые козьи шкуры. Марат и Тимур садятся на попонах, потягиваются и закуривают, оглядывая по сторонам, не запутались ли ночью кони, привязанные по всей поляне. Сергей берет небольшой алюминиевый котелок с крышкой и прилаживает его к костру, чтобы сварить в нем крепкий утренний кофе. Когда вода в котелке закипает, он густо, слоем в палец, заправляет его молотой арабикой и вновь держит на огне, дожидаясь вторичного подъема кипящей воды и ароматной пенки. После разливает готовый кофе по кружкам. Первую – себе, вторую – Славе, третью – Марату, четвертую – Тимуру. Не спеша выпив крепчайший кофе, горький и горячий, как сера в аду, он громко лупит стальной ложкой по дну железной тарелки, ровно три раза. По озеру трепещет звонкое металлическое эхо.
Тут уже вылезаю наружу я, а за мной Лена. Мы, зевая, бредем к костру и получаем свои порции кофе. Затевается варка каши (каждое утро – разной), режется хлеб, соображаются бутерброды, в большом котелке настаивается крепкий чай. Все понемногу просыпаются и приободряются. Солнце уже золотит вершины леса на гребне хребта и скоро вступит на нашу поляну.
Холод между тем, как говорится, собачий! Высота здесь, может, и не самая большая (всего-то 1653 м), но минувшая ночь выдалась ясная, звездная, и все дневное тепло начисто выдуло в высокое ночное небо. На улице трещит настоящий летний морозец! Трава поляны покрыта инеем, изо рта идет густой пар, пальцы закоченели, по краям ручья блестит тонкий ледок, в котелках утром тоже гуляет и позвякивает о стенки лед. Мы толпимся вокруг костра, ловим его тепло, ждем, когда поляну осветит и обогреет солнце. И лишь Алина и Катя все еще валяются в своих палатках, пригревшись в толстых спальниках, им лень вылезать из них, тем более в такой холод. Они давно не спят, мы перешучиваемся и переругиваемся с ними, пытаясь вытащить их к завтраку, который уже готов, но все тщетно! Дамы артачатся, им неохота выбираться на улицу. Они дожидаются, когда выйдет солнце и потеплеет. Впрочем, им лень вылезать каждое утро, пусть даже и в теплое.
– Катя-я-я! – весело кричу я.
– Что-о-о! – отвечает дальняя палатка, стоящая под наклоненной к ручью березкой.
– Завтракать будешь?
– Буду-у-уу! Неси