История мировой культуры. Михаил Гаспаров
Потоптал мороз цветочек – и погибла роза. Жалко, жалко мне цветочка, жалко и мороза (Шевченко).
МУДРОСТЬ русского народа: формулой ее Лесков считал пословицу: «Гнем – не парим, сломим – не тужим». «Стараться – так вовсю, а что выйдет или не выйдет – не наше дело» (Ремизов. Петерб. буерак).
МЫСЛЬ. «Я хочу высказать несколько мыслей», – начинает оратор.
«… Стоял на чтении словес Божиих, да не утолстеют мысли» (Ремизов. Подорожье).
МЫШЕЛОВКА не бегает за мышью. Мышеловка стоит и ждет. Мышь приходит сама (из анекдота).
Сон А.: кладбище, конторская изба, на подоконнике блюдца с пеплами, и начальница говорит: «Вы можете послать вашему покойнику письмо, у нас есть компьютер». – ? – «Вам же, наверное, хочется что-то сообщить о том, что произошло без него?»
НАРОД. «Пока народ безмолвствовал, можно было верить, что он народ, а как заговорил – расползся на социальные группы».
НАРОДНОСТЬ – «у нас дважды два тоже четыре, да выходит как-то бойчее». Православие – «если Бога нет, то какой же я штабс-капитан?» Для Самодержавия формулу русской классики я пока не смог найти.
НАРОДНЫЙ ЯЗЫК (volgare). У А. Егунова (Николева) есть рассказ о петербургском митрополите, который будто бы для привлечения слушателей стал в Казанском соборе служить литургию по-французски, был сослан на Камчатку и там проповедью по-камчадальски («Если любви не имею…») поднял рождаемость в вымиравшем населении. Но в 1845 г. действительно был проект при одной из церквей Бердичева учредить православную службу на идиш для привлечения прозелитов; отложили, потому что накладно было обучить попов языку и перевести молитвенники («Совр. записки»).
НАРЦИСС. «Шершеневичу не хватало самовлюбленности, и он ее нервно компенсировал. Вообразить его поступки у Северянина немыслимо» (разговор с О. Б. Кушлиной).
НАСТРОЙ вместо настроение: это слово («настрой души») было уже у Анненского в статье о Бальмонте. А загадочное никчменный вместо никчемный – у Пяста. Ср. V, ВОЛНИТЕЛЬНЫЙ.
NATURGEFUEHL. «Хороши у Господа декораторы» (В. Жаботинский. Пятеро). К красоте природы я невосприимчив, но мне всегда казалось, что если бы я мог поговорить с Богом и расспросить его, какие горы и долины было легче делать, а какие труднее, то я научился бы что-то воспринимать.
Заболоцкий ужасался, как безобразна бабочка с близкого взгляда. Дневник Пришвина: «Как трудно птицам небесным: шишки под крыльями, высиживай, таскай червей… Мы можем любить природу [с тех пор, как] мы больше ее: любим и не спрашиваем о взаимности». Так пейзаж с горами и морями вошел в моду лишь после того, как альпийские обвалы и средиземные бури стали безопасны новым дорогам и кораблям.
Точно так же лишь после того, как историзм отделил человека от прошлого, стало возможно это прошлое не спокойно-связно переосмыслять, а эмоционально-прерывисто пере-переживать: появилась романтическая