Память. Владимир Чивилихин
его не заметил, – это было на исходе молодости, и спешил я к своей невесте в село Никольское, где она проходила институтскую практику. Весь следующий день мы, зачарованные, бродили вокруг бесподобной ротонды архитектора, поэта и ученого Николая Львова, по старому парку его планировки, по сырым берегам заглохшего пруда. А на обратном пути в Москву, когда мы уже не замечали часов, потому что у нас впереди, казалось, была вечность, Торжок взял из нее большой летний день целиком, который тоже не заметался, запечатлев, однако, в нашей памяти этот маленький и такой обыкновенный городок, хотя тысячелетняя многострадальная судьба Торжка столь необыкновенна, что нет ей подобия даже на родной многострадальной русской земле, не говоря уже о землях чужих – сопредельных или далеких…
Ушкуйники и гости из древнего северного города облюбовали за озерами и болотами это приметное место у подножия сухой гряды в те давние времена, когда в Чернигове еще не стоял Спас, в Новгороде София и на Руси не было летописцев. Начинались отсюда бескрайние леса, где жило угро-финское племя весь, у котси рого мехов было хоть дорогу стели. А во княжение крестителя Руси Владимира образовалось тут святое место. Когда в Ростове «бысть убиен» сын Владимира Борис, что стал святым вместе со своим невинно же убиенным братом Глебом прежде их отца, в историю вошли два брата венгра, Георгий и Ефрем, неведомо как очутившиеся на русской земле, где они стали православными христианами и боярами. Первого, очевидно, телохранителя, которого, по словам Ипатьевской летописи, «любляше по велику Борис, бе бо възложи на нь гривну злату» и с оружием в руках защищавшего своего господина, убили вместе с ним, но «не могуще снята вборзе гривны с шеи и усекнуща главу его и тако сняша гривну ту, а главу отвергше прочь». Ефрем же, главный княжеский конюший, был, наверное, специалистом по разведению венгерских иноходцев. Он спасся в тот трагический день 1015 года, ушел в леса и унес с собою голову брата. Близ торгового пункта на Тверце он, тоже впоследствии канонизированный, основал обитель, что стала со временем Борисоглебским монастырем, а место вокруг постепенно заселилось и огородилось – так начинался Торжок.
Новый Торг, упоминаемый в летописях с 1136 года, стал значительным городом, обнесенным, конечно, стеной, валами и рвами; он принимал заморских гостей, сам торговал зерном и воском, но особое его значение для средневековой Руси состояло в том, чти это был торговый посредник, своего рода перевалочная товарная база между Владимиро-Суздальско-Рязанскими и Новгородско-Псковскими землями. За изделия и деньги низовые купцы сбывали через Торжок главный свой товар – хлеб, пользуясь зимой накатанным санным путем, а летом рекой Тверцой, что текла мимо города и впадала в самое Волгу, постепенно отнимавшую у Днепра значение, славу и звание главной русской реки. С самого зарождения город становится объектом княжеских междоусобиц и жертвой приходящих сюда исчужа. Кто только не осаждал, не захватывал, не грабил, не разорял и не жег Торжка!
В