Мальчишка в сбитом самолете. Владислав Леонов
Валентина Шкарбан.
Тут я совсем успокоился и даже порадовался за тетю Валю: может, там, у этого таинственного микрофона, ей полегче будет, и болезни отступят, как фрицы от Москвы. И все будут ее слушать, можно и музыку включать, боевую, военную: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!»
Мама посмотрела на меня с удивлением:
– Ты чего распелся? Спать иди, завтра пойдем с тобой картошку подкапывать.
Картошку? Значит, она все-таки взошла… Поди усни теперь. Я стал представлять, как мы с мамой копаем картошку, только почему она сказала «подкапывать?» Хотел спросить, но не успел – уснул.
Утром на картошку собрались все – и приезжие, и местные. Все в рабочем, даже девчонки-казашки сняли свои звонкие мониста. Смелые они, эти девчонки. Увидят, что наши ребята играют, тут же подбегают, присаживаются на корточки, смотрят, удивляются. Могут и за рукав дернуть: «А это что?» А это, девушка, у нас «расшибалка», или, попроще, «расшибец». Ставишь монетки друг на друга решкой и лупишь по ним плоской круглой битой. Те, которые на «орла» перевернутся, забираешь себе. Хочешь попробовать? Валяй! И ведь пробовали, шустрые, и получалось у них. Но когда мы в шутку предлагали снять с ожерелья один царский рубль и поставить на кон, девчонки махали руками: нельзя! И как их понять?
Идут теперь идут с нашими мальчишками, самая смелая, лет пяти, спрашивает у Васьки: «А что такое “ясноокая”»? Стоп! И где она это слышала? Ведь только мне по «страшному секрету» читал эти стихи Боря:
Эх ты, степь моя, степь широкая.
Эх, любовь моя ясноокая.
Я похвалил, и Боря засмущался, сказал, что и ей понравилось.
Васька же, мигом что-то сообразив, ответил, не моргнув:
– Ясноокая-то? Ну, дурочка, значит, балда стоеросовая! – И как бы сам с собой бормочет: – Какая же она ясноокая? Черноглазая. Эх, зараза я, черноглазая. Смотри, Владька, песня получилась!
Девчонка с недоумением взглянула на лохматого Ваську и отошла. А я подумал, что это Васька со своими чистыми глазами похож на ясноокого.
Шли мы, шли и дошли до нашего поля. И аж рты пораскрывали. Буйно и невпопад на поле разрослись зеленые, сочные кусты. Коренастый начальник сказал, что картофель еще не совсем созрел, поэтому подкапывать надо осторожно, чтобы не повредить соседние кусты. Мама дала мне лопату, я поднатужился и вывернул пласт вместе с картошкой и гнездом тарантула. Недовольный паук побежал спасаться под другой куст. Женщины, ступая с опаской, окружили меня, заохали. Картофелины были крупные, ядреные, одна к одной, без мелочи.
– Да ее всю копать пора! – радостно сказала Фрося, и коренастый начальник кивнул:
– Через неделю можно.
А потом он хитро улыбнулся, поманил нас, ребят, пальцем и повел на край поля. В лопушистых листьях там лежали зеленые маленькие арбузики! Спелые уже! Таких сладких я никогда не ел. Папа мне объяснил позже, что климат тут особенный – холодная снежная зима и очень жаркое, сухое лето, – поэтому всякие плоды и спешат вызревать, а в размерах увеличиваться