Донские казаки в борьбе с большевиками. Иван Поляков
как символ воспринятая революции. Солдаты это оценивали по-своему и становились еще наглее и самоувереннее. Только местами кое-где оставались, как единственные представители задержавшегося порядка, стойкие казачьи части. Следует указать, что революционный переворот казачьи части встретили особенно, по-своему, с разными оттенками переживаний. Местами произошли незначительные эпизоды, были увлечения, иногда отказы повиновения, митинги с красными бантами и выражением «недоверия», главным образом, офицерам, не умевшим хранить «казачью деньгу», но справедливость требует сказать, что такие случаи являлись весьма редкими исключениями в казачьей среде. Революционный угар быстро прошел, и у казаков наступило деловито-спокойное настроение. Их сильно беспокоило неясное будущее, но предметом всегдашних разговоров было настоящее. К сожалению, Временное Правительство, совершило огромную и непоправимую ошибку, не сумев разобраться в казачьей психологии. Казаки слабость власти по отношению к нарушителям государственного порядка расценивали, как простое попустительство, а Временное Правительство под влиянием совета рабочих и солдатских депутатов, в позиции, занятой казаками, видело проявление контрреволюционности и, вместе с тем, угрозу и самой революции. Казакам было ясно, что правительство не на их стороне, однако, несмотря на это, они дольше всех держали дисциплину, оставаясь верными законности, порядку и казачьей идеологии. Даже когда в солдатские массы был брошен страшный лозунг – мир во что бы то ни стало… и всех властно потянуло домой, на родные нивы и тогда к чести казачества нужно сказать, – ни один казак не ушел с фронта, ни один не дезертировал. С глубоким презрением смотрели казаки на товарищей, покидавших позиции и трусливо расползавшихся по своим деревням.
Гордое, полное сознания исполнения казаками своего воинского долга, выполнение ими приказов об обезоруживании бунтующих полков возбудило против казаков солдатские массы, и положение казачьих сотен и полков, вкрапленных единицами среди солдатских корпусов, сделалось жутким.
К казакам жалось запуганное и загнанное офицерство, а в глазах высших начальников они из «мародеров», «опричников», «нагаечников» и в лучшем случае иронического слова «казачков» – превратились в героев. Товарищи это видели, и ненависть и злобное чувство к казакам постепенно росло в солдатских массах. Бывать офицеру среди бушующих солдатских толп стало опасно. Мои поездки по тылу становились реже и, наконец, совсем прекратились. При новых порядках нельзя было и думать вести какие-либо работы в тылу. Всякая подобная попытка заранее обрекалась на неудачу. В лучшем случае ее сочли бы за контрреволюционную затею, что вызвало бы среди «товарищей» только озлобление и эксцессы по отношению к руководителям и техническому персоналу. В это время уже пышно цвели безграничное бесчинство праздных солдат и дикий бессмысленный вандализм русского разгильдяйства и хамства.
Работать никто не желал. Все