С кем бы побегать. Давид Гроссман
в окне морщинистое лицо принадлежит женщине. – Дорогая монахиня, – с сомнением поправилась она. – Я хочу рассказать вам сказку, которую вы, может быть, знаете.
И тогда Теодора вспомнила, что видела эту девочку около недели назад – на роскошном фиговом дереве, гордости монастырского сада. Девочка что-то записывала в толстую тетрадь и рассеянно поглощала одну инжирину за другой. И Теодора, давно подготовленная к подобным вещам, направила тогда на любительницу ворованных фруктов свое оружие – рогатку, посредством которой распугивала птиц, и пульнула абрикосовой косточкой.
И попала. В первый момент Теодора преисполнилась гордости. Еще одно подтверждение, что искусство стрельбы из рогатки не забыто – она овладела им в детстве на родном острове, когда их с сестрами отправляли караулить виноградники от ворон-грабительниц. Раздался вопль, полный испуга и боли – косточка угодила девочке в шею. Та ухватилась рукой за пораженное место, потеряла равновесие и, ломая ветки, полетела вниз, где с глухим стуком ударилась о землю. Тот миг стал для Теодоры мигом глубочайшего раскаяния. Она хотела кинуться на помощь, и от всего сердца извиниться за содеянное, и умолять, чтобы девочка с подружками перестала наконец разорять ее дерево. Но, будучи пожизненной узницей своей обители, Теодора не двинулась с места и сполна вкусила наказание, принудив себя смотреть, как девочка медленно поднимается, кидает в ее сторону яростный взгляд, поворачивается к ней спиной и, внезапным движением спустив штаны, посылает ей белокожую вспышку ягодиц.
– Была когда-то в далекой стране маленькая деревушка, и рядом с ней жил-поживал один великан, – говорила девочка в мегафон неделю спустя после этого печального происшествия.
Монашка с изумлением слушала, и сердце ее переполнялось странной радостью оттого, что девочка вернулась.
– У великана был большой сад, а в нем – множество фруктовых деревьев. Были там абрикосовые и грушевые деревья, персики и гуайявы, фиги, вишни и лимоны.
Теодора окинула взглядом свои деревья. Голос девочки ей понравился. В нем не было никакой враждебности, наоборот, в тоне слышалось приглашение к разговору, и Теодора мигом это уловила. Но не только приглашение к разговору – девочка обращалась к ней так, словно рассказывала сказку маленькому ребенку, и мягкий спокойный голос проникал в самые глубины памяти монашки.
– Деревенские дети любили играть в саду великана, – продолжала девочка. – Любили лазать по деревьям, купаться в ручейке и резвиться в траве… Простите, госпожа монахиня, я даже не спросила, понимаете ли вы иврит?
Теодора очнулась от своего сладкого парения в грезах, взяла со стола лист бумаги, скрутила из него нечто вроде маленького рупора и слегка каркающим голосом, уже долгие годы не ведавшим громкого разговора, объявила, что она свободно говорит, пишет и читает на иврите, который изучала в юности у господина Элиасафа, учителя в школе «Тахкемони», для пополнения заработка дававшего частные уроки всем желающим. Завершив эту небольшую,