.
нежной и чистой, как ангелочек. Я потворствовал всем ее капризам. Джиму повезло меньше: его детство пришлось на тот период времени, когда наша семья имела средний достаток. Это позволило сформировать в нем сильную личность, способную проявить упорство и терпение для достижения поставленной цели и ценить чужой труд. С десяти лет сын каждые каникулы подрабатывал на автомойке, и, даже когда я стал зарабатывать более чем достаточно, он продолжал сам обеспечивать свои карманные расходы.
– Пап, держи, – вернул из воспоминаний приятный баритон сына.
Он протянул мне бокал красного вина.
С удовольствием пригубив этот божественный напиток и наслаждаясь его послевкусием, я замер, глядя на языки пламени, облизывающие белый мрамор камина. Сделав еще глоток, я, хрустя коленями, опустился в мягкое кресло. Джим сидел в кресле напротив. Мы молча смотрели на огонь и слушали, как мотыльки, летящие на свет наших окон, не щадя себя, бьются о стекла. Где-то в саду надрывался сверчок, исполняя свой из века в век неизменный репертуар. Хайаннис погрузился в сонную тишину, нарушаемую редкими гудками барж и рыболовецких суден, спешащих в Бостонский порт на ночлег. Сквозь огромные панорамные окна гостиной за нами наблюдала темнота.
Я первый нарушил тишину:
– Я подписал завещание. Тридцать процентов получит Джес, остальное – ты, с условием, что ежемесячно будешь перечислять на ее банковский счет по пятьдесят тысяч, не более! – и, зная способность дочери выпрашивать деньги, сделал акцент на конце предложения. – Только умоляю тебя, не поддавайся на ее слезы и уговоры. Я, конечно же, люблю Джесику, но она совершенно не умеет распоряжаться своим бюджетом.
– Пап, ты к чему сейчас затеял этот разговор? – настороженно спросил Джим.
– Рано или поздно нам бы пришлось это обсудить, – пожал плечами я.
Готовясь к разговору, я попытался оградить себя от эмоций и сухо изложить суть завещания, словно имею к нему лишь косвенное отношение.
– И еще, если операция пройдет неудачно, то решай сам, продолжать лаборатории работать или закрывать ее. Посоветуйся с Томом и Георгом, как лучше поступить.
Джим слушал, облокотившись на кресло, не отводя от меня внимательных настороженных глаз. В комнате вновь повисла неловкая тишина. Мы не обмолвились о Броуди ни словом, но, казалось, имя его вот-вот само проступит на стене гостиной, как буквы библейского пророчества на пиру обреченного царя Валтасара.
– Сейчас я понимаю, что поспешил, предав гласности наше открытие. Нужно было просто записать видеообращение, в котором всё объяснить, – с нескрываемой досадой произнес я.
Мои побелевшие пальцы нервно сжимали ножку бокала. Сделав очередной глоток «Шато», я заставил себя немного успокоиться. Джим молчал, сверля меня испытующим пристальным взглядом. Было заметно, что такое поведение его насторожило и сейчас он пытается понять, к чему этот разговор.
– С завтрашнего дня нужно прекратить все телефонные