Сиреневая драма, или Комната смеха. Евгений Юрьевич Угрюмов
господин Кабальеро. Внучка Лиза так растерялась, что застыла на месте,
будто она была какая-нибудь напроказившая нимфа, готовая превратиться в
тростник, в лавровое дерево, в куст сирени, в ручей, в медведицу, в кобылицу, в
ворону, в паучиху, в белоснежную тёлку или в созвездие на небе…1 и только
глазки её блестели (глазки у внучки были красивые и большие), смотрели на
сатиров, а губки шептали что-то непонятное, невнятное, недоумённое «…это…
я… хотела… не…» (а губки у внучки, были тоже красивенькие и пухленькие).
Кабальеро некоторое время смотрел на чудесное вдруг оказавшееся перед ним
создание, потом, следя за взглядом замершего в нездешней красоте (настоящая
нимфа) создания мифов и грёз, посмотрел на сатиров, потом переложил зонтик
в левую руку, правой же коснулся ярко-фиолетового с серебряным пушком
берета на голове и сказал «Моё почтение!», и зашагал своей дорогой. Внучка
Лиза тут же опомнилась и сделала что-то вроде маленького Knicksen 2 и,
правильнее будет сказать (раз маленький), Knicksenchen, но было уже поздно –
Кабальеро знака приветствия и уважения не увидел, а может и увидел, только
не подал виду.
1Все мифы на эту тему, я надеюсь, известны читателю: это когда преследуемая нимфа, убегая от Аполлона, или
Пана, или и т.д. молит богов спасти её от преследователя и боги мольбам внимают, превращая бедняжку во что
только они сами хотят, но обязательно не в то, во что хотелось бы самой нимфе.
2Книксен (нем.)
7
Ах, как ругала себя внучка за такую нерасторопность. «А был же шанс! ах,
бабушка! а может он что-то знает-может-что-нибудь!» – легкомысленная и
навеянная чем-то тайно-ещё-непонятным нам идея! и внучка бросилась вслед,
даже ещё не зная что она скажет этому чертополоху (почему чертополоху? она
не могла себе объяснить; может из-за пелерины, но такое в голове само собой
сложилось слово). Внучка бросилась вдогонку и вдруг увидела как солнечный
луч вонзился в фиолетовый берет на голове господина с зонтиком, и берет
вспыхнул, как вспыхивает сухая деревяшка, когда на неё направляют солнечный
же луч через увеличительное стекло; потом заметались искры: по пелерине, по
колючим растопыренным рукам; потом пелерина загорелась, и вдруг весь
господин, подобно неуправляемой петарде, зашипел, заметался, взмыл вверх и,
не долетев до солнца, рухнул вниз; вонзился в куст крапивы в канаве за
заборчиком. Куст взорвался разноцветными крапинками, а одинокий одуванчик,
от сильного движения воздуха, распался, как лопнул, и повис серебряными
зонтами; а его трубчатый зелёный стебель согнулся, будто он был
вопросительный знак, и сказал: «А без лишних движений и шума, ну никак
нельзя, да?». Нимфа развела руками, будто хотела сказать: «А я-то здесь
причём?» – сама же перегнулась через заборчик, пытаясь разыскать упавшего
господина