Ты можешь идти один. Василий Криптонов
стараясь побороть чувство брезгливости.
– А здесь вообще жить можно? – поинтересовался я.
– Наверное. Никто не запрещал.
Одноэтажный домик состоял из двух просторных комнат, кухни и даже ванной с туалетом. Повсюду громоздились коробки и мешки – чувствовалось, что переехали недавно и не успели обжиться. В прихожей несколько банок с краской – видимо, мадам Брик планировала произвести хотя бы косметический ремонт. Я увидел и ее саму: в одной из комнат висела фотография, на которой Боря, совсем еще ребенок, сидел на коленях у седеющей женщины с усталым лицом. Мне стало грустно от этой фотографии. Матери Брика, должно быть, несладко пришлось в жизни. И наверняка она любит сына, раз уж первым делом повесила на стену фотографию.
Немало не смутившись беспорядком, Боря прошел в комнату и продемонстрировал старинный письменный стол, заваленный учебниками.
– Какие нужны?
Я, воскрешая в памяти расписание, отобрал необходимые учебники. Все тетради оказались чистыми, и я вложил в каждый учебник по одной.
– Вот так вот, – сказал я.
– Спасибо, Дима! – поблагодарил меня Брик. – Кажется, я понемногу осваиваюсь.
Я улыбнулся. Все-таки, он был очень смешон в своей манере говорить все, что приходит в голову.
– Как в школе? – спросил отец, заходя в кухню. Он жевал бутерброд и, кажется, вообще не обращал на меня внимания. Открыл холодильник, достал бутылку пива – первую за вечер.
– Нормально, – ответил я, ковыряя вилкой макароны.
Отец кивнул и вышел. Судя по звукам из комнаты, телевизор готовится показать крайне важный футбольный матч.
Мама сидела за столом напротив меня, уткнувшись в кроссворд. Уловив краем уха вопрос отца, встрепенулась и подняла взгляд:
– Чего наполучал? – Имелись в виду полученные мной оценки.
– «Четыре» по алгебре, – буркнул я.
– А почему «четыре»?
– Не знаю.
– Как ты не знаешь?
– Ну, не знаю. Вызвали, ответил. Поставили «четыре».
– Наверное, плохо ответил?
– Ответил бы плохо – поставили бы «два».
Мать отложила газету с кроссвордом и посмотрела на меня.
– Дима, ты когда за ум возьмешься? – начала она привычный монолог. – Ты понимаешь, что ты уже не ребенок? Это уже жизнь! Я десять лет с тобой бьюсь, а ты… Вот не дай бог в институт не поступишь, в армию тебя загребут – и все! Куда ты потом? Сантехником работать будешь? Стоило тогда учиться столько времени!
Эти разговоры преследуют меня с первого класса. Рассказы о том, что в армии меня если не убьют, то покалечат. Рассказы о том, что всем миром управляет злобное сантехническое божество, так и жаждущее заполучить в свои сваренные из труб лапы очередную зазевавшуюся жертву. Что я мог возразить? Я, не знающий жизни совершенно?
– Все нормально будет, – сказал я, теряя остатки аппетита.
– Ты уроки сделал?
– Нет еще, я ем.
– Ну так ешь быстрее и иди, занимайся!
Я заставил себя проглотить остатки макарон, положил в раковину тарелку и закрылся у себя в